Георг Мордель - Красный флаг над тюрьмой

— Они говорили мне, что после свадьбы разрешат.

— Комедия! Цирк! Нигде такого не видела! — кричала жена.

— Чтобы из страны нельзя было выехать?!

— Почитай объявление! — сказал муж. Он был по всей вероятности латыш, это слышалось в произношении, да и немецкий его хромал. — Тут говорится, что по вопросам выезда принимают один раз в месяц.

— Комедия! Цирк!

Открылась дверь, оттуда вышел тощий и хлипкий человечек, с типично еврейским носом и курчавой головой, вышел и продолжал упрашивать:

— Я возьму его к себе на квартире!

— Вопросы о возвращении решает Верховный Совет! — отчеканил высокий мужской голос.

— Но он так просит! Он же ошибся! Неужели его не могут прощать?

— Прощают и преступников! Но что-то у вас очень многие ошибаются. Вопрос решает Верховный Совет. Пусть ждет.

Вышедший из кабинета со злобой и боязнью оглядел ожидающих приема. Они легко могли понять, что он приходил просить за кого-то, кто хотел вернуться из Израиля в СССР, а люди, ожидавшие в приемной, добивались выезда… Да и видел Миша где-то этого человека… Да, да, по телевизору, в фильме, отснятом в советском консульстве в Вене. Это был один из перебежчиков, человек без совести, потому что он знал, какую возню поднимает советская пропаганда по каждому случаю возвращения евреев из Израиля в СССР. Об этом трубили в газетах и по радио, снимали фильмы. Каждый, кто возвращался, знал, что его примут назад, если он беспрекословно выполнит сценарий: будет проклинать сионизм, будет рассказывать, как израильская клика глумится над арабами, будет рассказывать, как компартия Вильнера "протягивала ему руку помощи" и как плохо жить в стране евреев, "продавшейся американскому империализму". А этот, который выходил из кабинета Кайи, был и вовсе ничтожеством: он кричал перед телекамерой, что в Израиле процветает антисемитизм, что его избили в Тель-Авиве, когда он на идиш спросил название улицы…

Кайя позвал немку и ее мужа. Минут через пять они вышли, она громко сказала:

— Что я говорила? Один ноль в мою пользу!

Он — млеющий от счастья и ее власти — только кивал:

— Виза! Я получаю визу!

Полковник снова выглянул из кабинета, увидел женщину в берете и раздраженно сказал:

— Вы думаете, что я осел? Я вам сказал: ваш сын служил в секретных частях, его не выпустят 7 лет. Езжайте в Москву или в ООН, но меня оставьте.

— А я хочу уехать! Я хочу уехать!

Кайя поморщился, устало попросил:

— Уйдите сами, чтобы я не вызывал милицию.

Он кивнул Мише, пропустил в кабинет.

Здесь стояло два стола, один — письменный, под окном, другой — канцелярский, боком к первому. В кабинете было много стульев, но Кайя никого не приглашал садиться.

Миша смотрел на полковника, на его круглое лицо с мелкими чертами, седую в завитках голову, на его штатский костюм, кольцо на пальце, и не решался.

— Слушаю!

— Товарищ полковник, к кому я могу обратиться, чтобы отменили выкуп за дипломы?

— Не к кому.

— Я инвалид войны, два раза ранен: под Ростовом и под Курском. Отца убили белые в 1919. Жена — детдомовка…

— Ничем не могу помочь. Постановление — правительства, а не мое.

— Может быть, написать Косыгину?

— Пишите. Но это бесполезно. К нему не попадет.

Про Кайю говорили, что он бессердечен, груб, что любит острить, издеваться. Кто-то уверял Мишу, что полковник занесен под номером шесть в "Черный список", составленный евреями за рубежом на преступников, повинных в истреблении евреев. А перед Мишей сидел усталый человек, которому, по-видимому, до смерти надоели евреи, визы, жалобы, возня с выкупом… Миша был готов поверить, что этот человек мог сказать в компании:

— Была бы моя воля, я бы их выпустил всех, даром.

Он повернулся и ушел.

Ничего другого, собственно, он не ожидал.

Только Хана могла поверить россказням "осведомленных людей", что ОВИР "скинул" шесть тысяч инженеру Барону, что доктор Яфет добился снижения цены за диплом наполовину.

Миша вернулся в ломбард, Ханы уже не было. Он вошел в телефонную будку, бросил в щель аппарата 2 копейки, аппарат не подавал признаков жизни. Перебрался в другую будку, но и там телефон не работал.

— Когда-нибудь этот город сгорит, потому что нельзя будет позвонить пожарникам!

Он вошел в Центральный универмаг; здесь, слава богу, автомат действовал, и он позвонил в аптеку.

— Анна ушла на базу! — ответила заведующая.

"Ушла на базу" — был дежурный пароль. Это значило, что Анна пошла по магазинам и ее заменил кто-то из коллег. Бее знали, что у Марика сегодня день рождения.

Миша вышел из универмага, побрел по улице Вальню и у ступеней отеля ''Рига" столкнулся с Лией Фейерблат.

— Мишенька! Привет! — сказала Лия певучим своим голосом. — Я о тебе все знаю!

— Я о тебе тоже!

— С чего начинается родина?

"С чего начинается родина" — были слова из песни, которую еврей из Ленинграда Баснер сочинил для фильма "Щит и меч" на слова еврея же Матусовского. А фильм был поставлен по роману каменного сталиниста Вадима Кожевникова. Дрянной фильм по дрянному роману, если уж главный герой, артист Любшин, по телевидению сказал, что он считает диалоги надуманными, историю — маловероятной, а играл лишь потому, что характер героя захватил его. Роман и фильм повествуют о советском разведчике, который проник в штаб Гиммлера и был занят переправкой эсэсовского золота в Швейцарию, попутно, разумеется, передавая в Москву секреты первостатейной важности. Так что публике оставалось недоумевать, как это все же немцы дошли до Волги и почему Гиммлер не очутился в руках советов?! А песня — хорошая:

Евреи быстро переделали песню на свой лад:

Лия Фейерблат подала прошение в ОВИР и получила уже два отказа.

— Пойдем к нам! Гриша тебя давно не видел.

— Это потому что у нас ночи холодные, — сказал Миша. — Знаешь ведь, как в "Крокодиле" рисуют американских безработных: на скамейке, в парке, под газетами. А мы ночуем дома.

Фейерблаты жили на бульваре Райниса, в старом, чинном доме, где на лестнице были дубовые панели и скамейки для отдыха на каждом марше. У них была квартира из трех комнат, заставленных до потолка.

— Кто там? — крикнул из ванны Гриша.

— Миша пришел! Я его встретила у "Риги".

— Сейчас! Налей ему чего-нибудь! Хочешь шерри или водочки?

— Стакан воды! — сказал Миша. — Вода растворяет горечь.

— Ну что там у тебя?

— Ходил в ОВИР. Просил снижения цен.

— И что тебе сказал штандартенфюрер Кайя?

— Постановление правительства, а не его.