Михаил Васильев - Остров

— На троих, значит.

Его почему-то никто не останавливал.

— Идите, идите, — с иронией заметил Кент. — Не бойтесь: дуракам везет… Адреналин полезен для здоровья, — еще услышал Мамонт ехидный голос.

"Три богатыря. Гусь, свинья и товарищ", — Во мраке раздавались гулкие короткие вскрики какой-то птицы, а может быть зверя. Все это с выматывающей душу монотонностью, будто вода капала из крана. Изредка темноту прочерчивали крупные светлячки. И внутри — ощущение нереальности этого всего.

"Вот он, Мамонт, невидимкой движется в мире теней. Идущие на смерть приветствуют тебя. Кого?"

На ощупь — среди невидимого бурелома, руками, лицом, ломая и раздвигая какие-то ветки:

"Как разнообразно колются разные кусты. Особый способ ощущения мира", — Фонарик Тамайи, идущего впереди, ничего не освещал, только один раз его свет отразился в выпученных глазах какой-то твари.

"Мой ход. Мамонт на тропе войны, — в темном этом мире будто извне появлялись нелепые слова. — Куда ты скачешь гордый конь, и где откинешь ты копыта? Почему это я конь, — пытался он остановить дурацкие мысли. — И почему гордый?"

Он еще сумел подумать, что все это похоже на чужой разговор, подслушанный по телефону. Ноги цеплялись за что-то — ,наверное, корни — внизу. Заросли становились просто непроходимыми, но Демьяныч и Тамайа, будто не замечая этого, как-то уходили вперед.

Оказалось, они шли на огонь, мелькающий где-то далеко между деревьями. Иногда его заслоняла широкая спина Тамайи. Отчего-то становилось все холоднее.

"Боязнь страны, откудова никто не возвращался…" — Нарастающее ощущение нелепости. Каким нелепым казалось то, что он поднял автомат, там, недавно.

Чаща вдруг закончилась. Сквозь куст была видна светлая плоскость неестественно правильной здесь формы — полотно палатки, как он постепенно понял. Оказалось, что огонь — это, висящий рядом, на сучке, электрический фонарь. Непонятный звук, давно свербевший в ушах, стал тарахтением дизельного двигателя.

Сердце будто раздулось, заполнило его всего изнутри, так, что стало трудно дышать. Разинув рот, чтобы удержать тяжелое дыхание и уткнувшись в куст, он смотрел на биение ночной бабочки возле фонаря. Дизель неожиданно смолк. Беззвучное биение, полет бабочки, бросающей множество преувеличенных кинематографических теней. Звенит во внезапно опустевшей и будто заледеневшей голове. На фоне ночной свежести — едва заметный приятный запах нагревшегося машинного масла. Совсем некстати — воспоминание. Детство. Старинная швейная машина "Зингер". Он сидит внутри нее, на массивной чугунной педали. К густо смазанным сочленениям прилипла пыль. Запах машинного масла.

Впереди угадывался большой, огромный даже, лагерь. Он запоздало ужаснулся тому, что с таким шумом пробирался в этих местах. Будто только сейчас заметил, что они здесь — это всего лишь три жалких человечка.

"Можно прекращать бессмысленный эксперимент", — мысленно повторил эти слова, перед тем как произнести их вслух. Почему-то было тяжело, сложно, заговорить, внести какое-то изменение в этот беззвучный мир.

"Ничего мы здесь не увидим. Надо сказать этим болванам…"

Демьяныч рядом зачем-то перекрестился и сейчас, сморщившись, скукожившись лицом, целился куда-то из своего карабина, глядел сквозь прицел.

Неожиданно будто лопнуло в голове, что-то грохнуло, ослепив и оглушив. Отшатнувшись, Мамонт увидел, что полотно исчезло. И сразу все обрушилось вокруг. Вспыхнули и сразу же погасли прожекторы. В синем свете чего-то загоревшегося он с неестественной отчетливостью видел серое, будто свинцовое, лицо Демьяныча, перекошенное страной гримасой. Старик разевал рот, кажется, что-то кричал, быстро — раз за разом — ,очередью почти, бил и бил из карабина. Кажется, еще что-то загорелось, потом взорвалось, в лицо метнуло хлопья сажи.

Мамонт сидел на земле, сжав голову ладонями. Тело вдруг стало чужим. Чужим, больным, противным. Он будто ослеп и оцепенел. Мир проникал внутрь только невыносимым грохотом. Грохот достиг невообразимых размеров, выше всяких возможностей принять его. Оставшаяся часть сознания сжалась в спазме совершенно непосильного предсмертного ужаса. Иногда что-то горячее колотило в спину. В диком свете, возвышающийся над ним, весь изрисованный цветными драконами, Тамайа посылал куда-то бесконечную пулеметную очередь. Оказалось, это его гильзы падают на спину. Грохот стал совсем невыносимым — вот еще чуть-чуть и что-то лопнет в ушах…

Неестественный исказившийся мир. Мир, несовместимый с жизнью. Бесконечная пытка. Он сидел, ярко освещенный, будто голый. Обморочно ощутил, как кто-то поднял его за шиворот. Со слабым удивлением Мамонт почувствовал, как ослабели у него ноги.

"Оставляю произведение мастера", — Показалось, что нечто подобное произнес Демьяныч.

Тухло пахнущий дым висел в лесу между деревьями, как туман. — "Вот и понюхал пороху." — Он оглянулся. Сзади поднялась стрельба, выстрелы трещали, будто кто-то ломал сухостой. Демьяныч грубо ткнул его в спину: "Не бойся, далеко они. И вообще не сюда бьют."

Он очнулся от криков встречающих. Между деревьями мелькали факелы мизантропов. Выделился голос Чукигека, вырвавшегося вперед:

— А мы переживаем тут, в ассенизационном обозе… Говорили, умерли они, умерли!.. Такие хрен умрут когда.

— Один Тамарка с пулеметом — уже много. Молодцы! Умелые руки.

— Братья-разбойники.

— Ничего, — бурчал старик, насупив обгорелые брови. — Немного поиграли в войну. Все, конец. Шапками закидали.

— Ну, ты, Демьяныч, герой! Стратег! Просто Ахиллес Пелид, — радостно хлопотал Чукигек.

— Рыцарь страха и упрека, — поддерживал его Козюльский.

— Ричард Львиное Сердце. Маршал Чойболсан! — не унимался пацан.

— Показали американу кто хозяин на острове, — Появился Пенелоп. — Хрен им, а не земли. Успокоятся теперь, сидеть будут и не вякать.

— Решили, мизантропы им так, козявки. Источник сероводорода.

— Я думал, ты уже околел, — встретил Мамонта Кент.

— Я тоже так думал, — пробормотал он. В голове было неестественно пусто, там будто замерзло что-то. Может быть он уже сошел с ума и все сейчас видят это?

— Эй, виночерпий, — заорал Кент. — Подкрепление давай.

Оскальзываясь на грязи, по склону обрыва спускался Квак, удерживая под мышками две массивные бутыли.

— Смотри, в честь победы Наган еще и на бренди раскололся. Пей давай!

Руки не просто дрожали — тряслись.

— Что-то не хочется, — Мамонт опять сел. На поваленное дерево. Колотило внутри, будто оторвался какой-то орган и мерзко болтался там.

Демьяныч принял нарядную кубическую бутылку с горящей в свете факела жидкостью чайного цвета, злобно покосился на Мамонта: