Михаил Васильев - Остров

Наконец, на вершине появились несколько человек, совсем близко — незнакомые чужие лица. Остановились, будто разом уперевшись взглядом в стену блокзауза, и почти сразу повернулись, скрылись за обратным склоном. Только один, передний, невысокий коренастый, в резиновых сапогах, будто машинально продолжал спускаться по песчаному склону. Все это напоминало, увиденный когда-то, кинофильм. Не останавливаясь, растерянно оглянулся; Мамонт подробно видел его: вспыхнувшая на солнце пуговица, бледное лицо, искаженное какой-то дикой мученической гримасой.

— Остынь! — показалось, что что-то подобное произнесли рядом. Сбоку утконосый профиль: Кент блестел, покрытой испариной, рожей.

И вдруг, оказывается совсем неожиданно, дернулся, грохнул его карабин. Мамонт успел увидеть стоящего моряка, он обеими руками будто цеплялся за воздух, и сразу по ушам ударила бешенная пальба. Только что, почти сейчас, он видел живое бледное лицо, выражение голого ужаса на нем. С нереальной отчетливостью сноп грубого металла ударил в тело. Песчаный холм на несколько секунд будто вскипел. Оказалось, что Тамайа тоже стрелял сверху. Ярко-красная кровь плавно тускнела от пыли.

Внезапно все смолкло. Сквозь заложенные, будто ватой, уши Мамонт слышал только невнятное бормотание, лежащего рядом, Пенелопа.

— …Ага, лопнул, как клоп!.. Посторонним вход воспрещен, так вот… — стал, наконец, различать он.

— Все, составляй акт о списании, — громко крикнул Кент.

Гулко шлепнулась о стену пуля и сразу, густо, как дождь, застучало о бревна. Еще одна пуля, залетевшая в щель, жутко заметалась внутри. Прижавшись щекой к земле и глядя между бревен, Мамонт смотрел на мертвеца, в лицо с перекошенным разинутым ртом, будто тот перед смертью не успел закричать. Пыль и песок, лежащие на человеческим лице, как на уже неодушевленном предмете, делали его особо неживым.

"Все стало нечеловеческим, не для жизни, чужим. Звуки, ощущения, зрелища…" — Вверху слышался знакомый железный шелест и свист: там будто летела полая труба. Звук миновал, загремело наверху, на Камне. Земля, будто качели, вздрогнула, сдвинулась, зашевелились блокгаузные бревна. Потом еще раз и еще, и еще… Кто-то вскочил на ноги, заорал почему-то "Назад…" и дальше что-то бессмысленное. Оглянувшись, сквозь реденькую заднюю стену он увидел как от корабля веером расходятся какие-то темные тени. Ближайшая застряла в тростниках, взорвалась, полыхнув режущим бледно-розовым пламенем. Вдоль всего, уходящего в перспективу, берега вода вскипела от разом рухнувших с пальм кокосов. — "Будто ударила бортовым залпом парусная эскадра", — пришло в голову. Там, то ближе, то дальше, взрывались другие торпеды.

Бессмысленно топчущиеся сейчас в узком пространстве мизантропы задевали лежащего Мамонта ногами. Все громче звучал бессвязный матерный хор, еще выше, напряженнее, истончающиеся до визга, уже почти женские, голоса. Мамонт ощущал как, распирающий их изнутри, еле сдерживаемый, ужас рвется наружу через сведенные голосовые связки.

Корабль внезапно словно взорвался от нового мощного залпа, полностью скрылся в дыму. Будто кто-то, наконец, узнал там об убитом и ударил, — безо всякой экономии, всем, что есть, — по, сбившемуся в кучку, потешному демьянычеву войску. Мизантропы вздрогнули — все вместе. Что-то гигантское приближалось в небе. Унесло вдруг тростниковую крышу и сразу стало светло. Все разом навалились на заднюю декоративную стену. Стена рухнула.

Мамонт обнаружил, что тоже бежит вместе со всеми. Почему-то не ощущая ногами землю и почему-то ничего не видя вокруг.

Он не сразу понял, что случилось. Вспыхнул яркий свет, будто вспышка электросварки и одновременно — несоразмерно мощный, астрономической силы, удар плотного воздуха. Несомненно смертельный — ,наверное, это была последняя мысль. Земля под ногами покосилась и исчезла. Ощутив себя маленьким, и все уменьшаясь, почувствовал, что висит в воздухе. Наконец, неожиданный и жестокий удар спиной о землю.

Вверху — листья фикуса — вроде бы на неестественной для них высоте. Когда-то фикус был чем-то комичным, а теперь вот стал кряжистым солидным деревом. Мамонт лежал на спине, вдыхая вонючий дым.

"Лежу, лапками сучу", — равнодушно плыло в голове. Блокгауза больше не было. Заслоняя море, будто гряда свежевырытой земли, неподвижно лежало бурое длинное облако. От него доносился химический смрад. Ближе горели, раскиданные в траве, головни…

Он как-то не чувствовал своего тела, словно очутился внутри чужого незнакомого человека. Голова была закупорена, как чугунный шар, — звуки не проникали внутрь. Потом оказалось, что в глубине леса раздаются мелкие отдаленные взрывы — значит медленно возвращался слух. Редко, сухо потрескивали автоматы Калашникова. Судя по этим звукам, мизантропов там не было. Ставший слишком обитаемым остров был полон другими людьми. Дым среди деревьев становился гуще и горячее, почти внезапно дорогу преградил горящий кустарник, стена беззвучного сухого пламени. Мамонт пробирался вверх, к скале, торопливо, почти на четвереньках, цепляясь за камень руками. Голова болела так, будто была залита кипятком.

"Здорово вдарило по мозгам, по самому слабому месту, — Нелепое бегство — Куда? — на таком маленьком острове. — Куда вообще можно на нем бежать? Разве что кругами."

Трава под ногами стала короче и жестче, из нее торчали свежие осколки раздробленного камня. Камень, желто-серый, с черными пятнами в глубине, почему-то напоминал обломки гнилых зубов. Пришельцы как-то сразу захламили остров. Повсюду — разнообразный мусор, какие-то обгорелые тряпки, гильзы, даже битое стекло. Он подобрал новенький целый патрон, потом заметил, что они стали появляться здесь все чаще, иногда — блестящей густой россыпью. Праздное занятие: разглядывание и сличение патронов.

Где-то поднялась внезапная паническая стрельба, — видимо, морские пехотинцы наткнулись на кого-то из американцев. Опять — скрежет реактивных установок, невдалеке почему-то залаяла собака. Внезапно, совсем рядом, из зарослей вылетела сигнальная ракета, кто-то торопливо заговорил на английском, его перебил другой — этот, похоже, ругался. Немного дальше завелся двигатель.

"Всюду жизнь", — Шарахнувшийся в сторону Мамонт какое-то время пробирался вообще наугад, потом, наконец, ощутил подошвами плотную утоптанную землю — тропу.

"Инстинкт бродяги, — все о том же продолжал думать он. — Который, не зная, что делать, почему-то и куда-то идет."

Сквозь деревья показалось что-то светлое, оказавшееся большой поляной. Ярко-изумрудная поверхность, вся покрытая мелкими лужами и лужицами. Внезапно он остановился, замер, почувствовав на себе чей-то взгляд, заметив нечто боковым зрением. Кто-то в темном, приподнявшись, замер в кустах рододендрона, целясь в него из винтовки. Стоя в нелепой позе, оцепенев с растопыренными руками, только сейчас он подумал, даже почувствовал, что его винтовка осталась в пресловутом блокгаузе. Понятно было, что нужно поднять руки, но делать это почему-то не хотелось — от этого будто что-то опасно менялось. Лица непонятного врага не было видно, он до сих пор так ни разу и не шевельнулся в своих кустах. Постепенно становилось понятно, что нелепо стоять вот так, но еще нелепее подать голос, заговорить с неподвижным болваном, как-то нарушить, странным образом навязанный им, статус. И если спрашивать, то на каком языке? Кажется, это была американская винтовка, такая же как и его, уже несуществующая. Завыл, показавшийся за деревьями, американский джип, промчался, подпрыгивая на кочках. Мамонт немного повернул голову и вдруг увидел, что целящийся в него солдат — вовсе не солдат, а гнилое бревно, а также, брошенная рядом кем-то, винтовка. Тяжелый, По-военному грубый инструмент — "Армалит М-16". Тоскливое отчаяние с необыкновенной скоростью сменилось просто ощущением нелепости.