Михаил Васильев - Остров

— Мы такие, — отозвался кто-то. — Ни перед кем шею не гнем. Не любим.

— Значит правильно я вам, дуракам, говорил, глупо надо иногда поступать.

"А ведь точно, — подумал Мамонт. — Если бы я сдуру не поплыл к горизонту на надувной жабе, сейчас бы где-нибудь в Магадане грелся."

— Ну что, Чукигек, — спросил Кент. — Признали нас в Америке? Что твой транзистор говорит?

— Я сейчас не транзистор, я сейчас раковину слушаю. Сяду на берегу и слушаю.

Лес остался позади, здесь вода наклонно неслась вниз среди скользких, будто намыленных, камней. С высокого открытого места Мамонт смотрел на море с зияющей пустотой на месте, где недавно стоял американский линкор:

— Рано еще говорить. Не знаю, что дальше будет, но все же мы молодцы. Здесь, на этом свете остались. Зацепились как-то.

— Победили. Небываемое бывает.

Над пустым морем низко летела чайка, внимательно вглядывалась в воду, озабоченная своими делами.

— Теперь, пока какой-нибудь новый корабль не подойдет, еще отдохнем, — произнес, выбравшийся на берег, Пенелоп. — Рыбы хоть наловим. Хватит по лесам бегать.

— Думаешь, заберут нас отсюда? — спрашивал Чукигек.

На берегу между камнями намыло неизбежный теперь мусор, среди раскисших окурков и обрывков бумаги- сплющенная фляжка; торчащий из грязи рваный сапог; никому не нужный и не страшный уже станковый пулемет с откинутой крышкой. Оказалось, что затвора в нем нет — так, пустая коробка со стволом.

Выбираясь на берег, Мамонт поскользнулся на мокром камне. Когда-то раненая гвоздем нога напомнила о себе короткой знакомой болью. Сейчас, в сравнении с воспоминанием, даже эта боль показалась легкой, почти приятной.

— Хозяйство надо восстанавливать, — заговорил Кент. — Пока судно какое-нибудь не отремонтируем, здесь, в ручье, можно ловить, много рыбы наловить можно.

— Можно, — пробормотал Демьяныч. — Только непонятно как.

— Жаль, пропало мое "Божье прощение". Что ж делать, может и тамаркино корыто восстановим. Опять фарцовка рыбой пойдет, демпинговые цены — что-нибудь да будет.

— Где-то вдали, где-то совсем нескоро, вспомним этот день, — внезапно произнес Чукигек.

Тоже самое только что подумал Мамонт. В последнее время его мысли все чаще совпадали с мыслями мизантропов: "Прошлое появилось. Какое, интересно, из всего этого получится воспоминание?"

— Жизнь переди. Сзади — жизнь нет, — высказался Тамайа.

— Голос у Тамарки появился, — заметил Чукигек. — Теперь разговорчивый стал.

Тамайа постепенно учился кое-чему по-русски и, как многие начинающие, широко пользовался матерными фразеологизмами: видимо, самыми емкими и легкоусвояемыми.

После недавних дождей ручей стал намного полноводнее. Водопад внизу был будто незнакомым; мощный поток обрушивался в мутную, широко разлившуюся, воду. Здесь постепенно начиналась чья-то кофейная роща, то ли корейская, то ли японская, наганова. Все вокруг густо усыпали, похожие на вишню, блестящие, будто мокрые, ягоды кофе. Забыв про рыбу, мизантропы спускались по идущим к морю дорожкам, между рядами подстриженных деревьев, густо-красных от несъедобных ягод, разбрелись в зарослях. Мамонт и Чукигек остановились у каменистого холма с брошенным зенитным орудием на нем, — оранжевой от ржавчины, железной каруселью с креслицем и двойным стволом.

"ЗПУ", — вспомнил Мамонт. — Зенитно-пулеметная установка."

— Когда проходил службу, у нас такая же была, — сказал он.

Чукигек, лежа животом в кресле, смотрел в прицел с маленьким жестяным самолетиком:

— Ну что, Чук, — спросил Мамонт, — интересно еще? Не нанюхался пороху? Очень хотел.

— Понюхал. И пороха, и гнилых трупов, и всякого говна. Теперь все, хватит приключений. Теперь только вспоминать будем.

— Так все же, что нового в транзисторе? Ушел корабль черный?

— Какой еще транзистор! Вон он, этот корабль стоит, видишь?

Не сразу Мамонт нашел на горизонте далекую темную точку.

— А американцы сегодня утром на катере приходили. Наверное, барахло оставшееся собирать. А это что? — Чукигек замер, прислушиваясь к шуму в ближайших кустах.

— Сейчас поглядим, — Мамонт обходя кофейные заросли, отодвинул тяжелые от ягод ветки и замер, увидев, нацеленный на него, ствол автомата.

Перед ним стоял солдат в пыльной черной форме. Вокруг, кажется, были еще кто-то, мизантропы.

— Ни с места! Стоять! — тонко крикнул черный. — Руки за голову!

— Сам за голову, — пробормотал, появившийся у него за спиной, Пенелоп, нагнувшись над ним, одним мощным движением вырвал автомат. Мизантропы медленно подходили к черному, окружали его.

— Кого, говоришь, нашли? — В зарослях приближался голос Кента.

— Тут- один, пешка черная, — мрачно отвечал Пенелоп, — покойник будущий. Поймали вот, в кустах спал. Смотрю, лежит. Видать, караульный у них, блин.

— Спал, говоришь? — Кент, подойдя вплотную, ткнул в лицо пехотинцу стволом автомата. — Ты у меня уснешь, разделишь ложе с могильными червями.

— И воняет от него, как от овцы, — кривился Пенелоп. — Дохлый какой. Таких уже в морскую пехоту стали брать…

— Теперь сыграешь в жмура, — опять заговорил Кент. — Не знаешь кто такой? Теперь не узнаешь.

Черный растерянно улыбался, будто не зная, что делать с лицом. Один из тех, кто хотел убить его, Мамонта. Пытался.

— Как звать? — отрывисто заговорил, откуда-то появившийся, Демьяныч. — Звание — должность? Бумаги есть?

— Гляди-ка, — земляк, — чему-то обрадовался, глядя в какую-то красную книжечку, Кент, пропел с шепелявым акцентом: "Ночью, в узких улочках Риги…" — Фамильярно ткнул черного в плечо.

Ноги пехотинца вдруг бескостно вильнули в сторону, будто тот собрался затанцевать. Он резко и отчетливо побледнел.

— Раненый, — медленно и будто задумчиво проговорил Демьяныч. Достал из кармана маленький, будто аптечный, пузырек местной водки, открутил пробку. — На. Держи, держи! Глотай, чего держишь?

Черный бессмысленно смотрел на пузырек, удерживая его между вытянутыми и сдвинутыми ладонями, потом чуть не уронил.

— Ладно, ступай, — Демьяныч сильно толкнул черного в спину. — Катись!.. Одним больше, одним меньше… Не повлияет, — добавил он, помолчав.

— Пойдем, ребята, — призвал Кент. — А ты подожди нас в аду. Мы еще ненадолго задержимся здесь. Встретимся-договорим.

— Эх, не догадался допросить этого, — бормотал на ходу Демьяныч. — О чем, о чем… Главное, когда они уйдут совсем, эти черные… Ладно, скоро сами увидим.

Идущие мизантропы вытянулись в вереницу. Про раненого черного не говорили, будто сразу забыли про него. Только Пенелоп непонятно высказался:

— Всех жалко. Пока эти все не успели тебе пакостей понаделать. Да и после жалко.

— Лучше не убивать, — произнес Чукигек. — Теперь больше никогда никого убивать не буду. Завязал.