Марек Хласко - Обращенный в Яффе

- Да ведь он мог влюбиться.

- Это уж я ему скажу, когда влюбляться. Предоставьте это мне. Я все устрою. Но задарма-то зачем, если есть женщины, которые ему платят? Объясните, умоляю вас. Или возьмите все на себя. Увидите, легко ли превращать его то в депрессивного маньяка, то в неуравновешенного романтика, то в одержимого религиозного фанатика. А я постою в сторонке и погляжу, как у вас получится. И вообще, попрошу не вмешиваться в наши дела. Он профессионал. С двадцати шести лет делает это только за деньги. Какой смысл заниматься тем же задарма?

- А кем он был в Тверии, когда вы работали вместе? - спросил хозяин.

- Тогда-то? Не помню. Какая разница? Вы же получили свою долю, правда? Может, мне надо было регулярно телеграфировать вам о состоянии его психики? Или письма писать, а копии отправлять в Тель-Авив в полицию и директору тюрьмы в Акко, если б у него для вас нашлось наконец местечко? Извольте. В следующий раз непременно так и сделаю. - И обратился к хозяйке дома: - А теперь еще вы мне советуете, чтобы он активно занялся сексом. Зачем?

- Ради удовольствия. Вы ни о чем таком не слыхали?

- Удовольствие? От этих развалин? Я вечно боюсь, как бы которая-нибудь не рассыпалась под ним раньше времени. Знаете, у нас был такой случай: у бабы началась истерика, и пришлось везти ее в больницу. От счастья. А догадываетесь почему? Потому что последний раз она лежала под мужиком пятнадцать лет назад и тут совершенно офонарела. А вы говорите об удовольствии.

- Да ведь он мог влюбиться в красивую молодую девушку.

Роберт повернулся ко мне; вид у него был как у человека, наблюдающего за двумя мчащимися навстречу друг другу поездами.

- Ты ведь не способен на такую подлянку? - прошептал он.

- Будь спокоен, - сказал я.

Роберт обратился к хозяину дома:

- Почему вы стараетесь нас поссорить? С чего вам взбрело в голову, что этот человек может трахать кого-то задаром? Мало, что вы довели до слез собственную жену? Но женщины ничего не забывают она вам это припомнит. Умей их сестра забывать, ни он, ни я не заработали бы ни гроша. И вы тоже. Женщина в жизни не забудет предмета своих грез. Одна мечтала о тиране, другая - о лирике, третья - еще о ком- то. Память в женщине убить нельзя. Вам известно, что легче всего облапошить именно такую, которая хочет забыть? Эти всегда остаются с носом: ищут приключений, а попадаются в сети любви. Особенно меня смешат бабы, которые считаются холодными и скупыми. Этих обработать проще простого. У нас уже было несколько таких. Это тебе не мужчина, который сделает девушке ребенка, а потом никак не может припомнить, где это было и с кем, и только ее адвокат воскресит волшебные воспоминанья. А всего лучше те, что рвутся отомстить мужчинам. Самый благодатный материал. Цены им нет: тратишь вдвое меньше времени, чем на тех, которые мечтают о великой любви. В женщине всегда возьмет верх жажда справедливости. По той простой причине, что о боли им известно больше нашего. Даже самым распоследним блядям. - Он обратился ко мне: - Помнишь ту кретинку из Канады, которая приехала сюда отыгрываться на мужиках, а потом просила взаймы на обратную дорогу?

- Помню.

- Вот видите, господа. Что вы знаете о женщинах? Я сам давно мечтаю жениться и начать наконец новую жизнь, да времени нет…

Теперь хозяин дома его перебил - впервые за этот вечер:

- Понятно, что у вас нет времени. Вы ведь беспрерывно жените своего дружка.

Роберт подошел к столу и налил себе чашку кофе. Постоял минуту с выражением глубокого отвращения на лице.

- Кофеек тоже паршивый, - сказал.

И мы ушли; шагая по Алленби, я видел огни входящего в порт парохода.

- Это корабль нашего миссионера, - сказал я.

- Не думай об этом.

Мы вернулись в гостиницу, и я дал Гарри подержать собаку, а сам хотел пойти за вещами, но тут вошел Шон.

- Это уже завтра, - сказал он.

- Да. Тридцать три.

Вошла его жена.

- Может, начнешь? - спросила она. - Я уже закончила. Или будешь ждать до утра?

- Ты о чем?

- Когда собираешься укладываться?

- Мы не будем укладываться, - сказал он. - Мы остаемся. Раз удалось обратить одного, будут и другие. Первого я обратил в Яффе, а теперь пойду искать дальше.

- Это, что ли, твой обращенный из Яффы? - спросила она.

- Да.

- Ты знаешь, сколько этому человеку лет?

- Завтра исполняется тридцать три.

- Этот человек уже тридцать три года католик и всегда им был. И вдобавок оказался настолько любезен, что развлекал тебя по вечерам беседами на религиозные темы.

- Этот человек - католик? - спросил Шон.

- С рожденья.

- Откуда ты знаешь?

- Я с ним спала. Лучше все-таки займись своими вещами.

Она ушла, и вошла Луиза.

- Погасите свет, - сказала она. - Или поверните прожектор к стене.

- Здесь нет никакого прожектора, Луиза, - сказал я. - Это обыкновенная лампа.

- Поверните прожектор к стене, - повторила Луиза. Она набралась больше обычного; Шон вышел, а я повернул лампу.

- Я тебе показывала, какой была раньше? - спросила она. Сейчас, в темноте, я не видел ее лица. Она вынула карточку. - Уже показывала?

- Ты в этой гостинице всем показывала.

Шон вернулся; пододвинул к себе корзину и стал рвать какие-то бумаги.

- Что это, Шон? - спросил я его.

- Наши с тобой беседы, - сказал он. - Я их записывал.

Он брал листок за листком и методично рвал, а Луиза подошла к нему и протянула свою фотографию.

Шон, не взглянув на снимок, разорвал его на кусочки и бросил в корзину.

- Сделать тебе чаю, Луиза? - спросил Гарри. - Чай здорово помогает. Полфунта.

Она взяла лампу, стоящую на столе, и осветила свое лицо, а мы все отвернулись.

- Ты уверен, Гарри? Посмотри на меня и хорошенько подумай, что мне может помочь. - Она подняла руку. - До свидания всем, - сказала. Пошла наверх и по дороге столкнулась с Робертом. - Уезжаешь? - спросила она.

- Нет, что ты! Остаюсь и буду каждый месяц получать столько же, сколько ты. Первая красавица в нашем городе.

Она ушла, а Роберт спустился вниз; он уже был потный и вздрюченный. Посмотрел на Шона и как-то сразу успокоился.

- Дайте-ка сюда лампу, - сказал он. Взял лампу и осветил ею лицо Шона. Но зрачки Шона остались неподвижными, и после третьей попытки Роберт отставил лампу. - Звони в психушку в Бат-Яме, - сказал он Гарри. - Этот уже готов.

- С чего ты решил?

- Как с чего? Я по образованию врач.

- Ты никогда об этом не говорил.

- А что, обязан был? Нет. Мне за это не платили. Скажи спасибо, что сейчас сказал.

Гарри стал звонить в больницу; а сверху двое снесли Луизу, и мы увидели, что у нее перерезаны вены.

- Ничего страшного, - сказал Роберт. - Она такое видела только в кино. На самом деле это совсем не просто. Пошли. - Он обратился ко мне: - Бери пташку и идем.

- Какую пташку?

- Собаку. Я ошибся. Что, нельзя один раз ошибиться? Этот спятил, та вздумала с собой покончить…