Олег Лукошин - Человек-недоразумение

— Эта пустота пришла с ним! — крикнул я местный. — Она поглотит здесь всё!

— Что же делать? — жалобно смотрела на него (меня, меня!) жена. — Может быть, он может как-то остановить это?

— Ты можешь? — зло и раздражённо бросил он мне.

— Спроси себя, могу ли я, — отозвался я. — Ведь ты знаешь ответ. Если могу я, значит, можешь и ты. Мы одно целое.

— Нет, он не может, — не глядя жене в глаза, ответил он.

В комнату заглянули дети. Они не были напуганы, они и предположить не могли, что с ними и их родителями в этой долгой и счастливой жизни может произойти что-то страшное, они просто пришли полюбопытствовать. Улыбались.

— Мама! Папа! — заметив двоих пап, девчонки осеклись. — Что это?..

— Так, — зашагал нервно я другой по комнате, — должен быть какой-то выход. Если это появилось, значит, это может как-то исчезнуть. Я понимаю, что выход, он не здесь, он не явь, не ключ и не дверца. Это нечто, связанное с воспоминаниями, какой-то сильный эмоциональный образ, который позволит мне сохранить целостность. Ведь что, по сути, происходит? Меня настигли мои страхи, мои комплексы, мои неврастеничные детские переживания. Ведь ничего этого на самом деле нет. Ни этого человека, ни этой пустоты. Возможно, я просто сплю или оказался в запущенных областях своего сознания. Мне просто надо обуздать и уничтожить этот поток страха. Но как, как? Способ должен быть, должен! Надо расслабиться, подумать, и всё придёт. Ответ, понимание — всё.

— Вова, смотри! — вскрикнула жена.

Наступавшая пустота отчётливо, во всей своей иссиня-чёрной яви двигалась по улице, подминая под собой дома. Дома оседали под её натиском, словно от бесшумного взрыва, и, испуская в стороны облака не то пыли, не то тающей на глазах остаточной исчезающей реальности, растворялись в черноте. С людьми происходило то же самое: темнота медленно, но настойчиво отсекала от них лица, грудные клетки, затем и спины, превращая их в облачко тщетных воспоминаний, которое мгновение спустя бесследно развеивалось. Люди молча и спокойно принимали свою участь, не пытаясь бежать и даже не двигаясь с места. Из окна невозможно было рассмотреть их лиц, но подозреваю, что они были спокойны. Этот кошмар был не их кошмаром, и хотя они навсегда исчезали в бездне бездушной причинности, они не испытывали потребности бояться этой участи и бежать от неё. Быть может, они просто не понимали, что всё это происходит на самом деле.

— Бежим! — крикнул я местный и такой безумно отчаянный. — Может быть, у черноты есть своя граница, может, она скоро остановится?

Я схватил жену за руку, другой пытался обнять всех троих дочерей и выталкивал их в коридор.

— А вещи?! Деньги?! — упиралась жена.

— Какие деньги, что ты! — заорал я дурью. — Всё вернётся, если только мы сможем скрыться от этого ужаса.

Семья выбралась в коридор и толчками взбудораженного и потерявшего опору отца была выгнана на лестничную площадку. Дети, за ними жена в тапочках и босиком бежали по бетонным ступеням.

Я догнал их через несколько домов. Пустота следовала за мной буквально в ста метрах, после неё оставалось большое и гулкое ничто. Я вовсе не был уверен, что она порождение моего перемещения в этот мир, мне даже вполне явственно виделось, как я сам растворяюсь и исчезаю в этом гигантском сгустке черноты, но вот страха, страха отчего-то не было. Возможно, это и был показатель безопасности, доказательство, что я с этой тьмой из одной обители, что я и есть эта самая тьма.

— Ну зачем! — обернулся на бегу я встревоженный, на руках его тряслась испуганная младшая дочь. — Ну зачем ты преследуешь нас?! Она идёт за тобой, как ты не понимаешь? Пожалуйста, позволь нам уйти! Я не сделал тебе ничего плохого, я готов извиниться за всё, я прекрасно понимаю, что тебе пришлось много пережить. Но будь милосерднее, не уничтожай мою семью!

— Я как раз таки пытаюсь спасти тебя, — отвечал я. — Найти приют. Придумать способ остановить всё это. Но пустота не подчиняется мне, она сама по себе.

— Просто оставь нас в покое! Забудь!

— Я хочу помочь!

— Подожди, — я местный вдруг остановился. Бежавшая рядом жена с двумя дочерьми облегчённо встали вслед за ним. — Если ты как-то проник сюда, то наверняка знаешь, как вернуться обратно!

— Нет, — мотнул я головой, разбивая их последний хрупкий образ надежды, — не знаю. Мне не сказали, как это сделать.

— Ну подумай, подумай! Может быть, точно так же, как ты залез сюда?

— Вряд ли, — я действительно был уверен, что это не способ. — Для того, чтобы вернуться, надо воспроизводить не первый запомнившийся момент своей жизни, а скорее, последний. Если жизнь моя закончилась, что вполне может оказаться правдой, то я с удовольствием вспомню его. Это момент, когда я лежал в постели, смотрел в стену и вспоминал детство.

Я бодро вспомнил всё это, для убедительности даже закрыв глаза. Чтобы использовать все имеющиеся возможности, вспомнил ещё раз и тот самый первый момент в детской ванночке, но никак не мог обнаружить чёрную точку в углу.

— Не работает, — открыл я глаза.

Мы стояли в пятачке света, не больше десяти метров в окружности, и пятачок этот с каждой секундой неумолимо сжимался.

— Поздно… — прошептал я отчаявшийся и плотнее прижал ребёнка к груди.

Жена с дочерьми испуганно жались ко мне.

Я искренне хотел спасти их, искренне. Спасти себя, ведь всё же это был я — я сильный, я стойкий, я, победивший безумное наваждение страшного мгновения. Но где-то в складках души во мне трепыхало необычайное удовлетворение. Всё же я разрушил мир! Правильный или неправильный, но разрушил…

От тел меня некогда счастливого и моей семьи отлетала дрожащая пыль. Мы таяли. Я смотрел на нас с трепетным замиранием сердца и понимал, что так надо.

— От прошлого никогда не скрыться. Как ни старайся, — такой была последняя фраза, сказанная мне реальному мной исчезающим.

Единственное место, которое всегда и неукоснительно приносит успокоение, — это постель. Собственная постель с подушкой, простынёй и одеялом. Я переводил взгляд с одного предмета постельного белья на другой и не мог нарадоваться. Тому, что ещё жив (как ни странно), тому, что оставил позади заслуживающий разрушения и без сожалений разрушенный мир лживого счастья, тому, что в окно светило солнце, а в груди (что ещё более странно) жило причудливое и стыдливое ощущение новых возможностей и робкий, но настойчивый зов нехоженых дорог.

— Коля! Быстрее сюда, Коля! — сдержанно закричала отцу мать, которая вдруг тоже каким-то образом появилась в комнате. — Он открыл глаза и смотрит так осмысленно! Словно всё понимает, словно ум у него прояснился.

К кровати торопливо подбежал отец, успевший изрядно запыхаться на четырёхметровой дистанции, отделявшей комнату от кухни. Едва он бросил на меня требовательный и пытливый взгляд, лицо его наполнилось просветлённой радостью.