Эдуард Лимонов - Книга мертвых-2. Некрологи

«тягают на допросы в ФСБ (куда из органов контроля Федеральной Пограничной Службы передали его дело) и угрозой здоровья и безопасности родных пытаются склонить к сотрудничеству, заставляют дать показания о работе Партии и против Вас лично».

К этому следует добавить, что жена на похоронах была не в себе до степени, намного превышающей горе при потере мужа и кормильца, а подросток-сын слишком долго, стоя у гроба, просил за что-то прощения у отца.

Основываясь на всех этих имеющихся у меня данных, я не мог поверить в присланное мне администрацией СИЗО письмо прокурора московской области Семченкова В. А. от 13.11.2001 года, в версию смерти Бурыгина, выраженную прокурором:

«Согласно заключению судебно-медицинского исследования трупа гражданина Бурыгина его смерть наступила от острой сердечной недостаточности».

29.11.2001 года я обратился с письмом в Генеральную Прокуратуру к Генпрокурору Устинову В. В. и попросил возбудить уголовное дело по факту смерти Бурыгина по признакам, предусмотренным ч. 1 ст. 105 УК РФ (убийство). Как меня уведомил 28 января 2002 года открыткой из Генпрокуратуры прокурор И. М. Расулов, мое обращение направлено в прокуратуру Московской области.

Ну, разумеется, через некоторое время мне опять прислали тот же самый ответ, что от острой сердечной. Иногда я вижу Сашу в моих снах. Он стоит вполоборота в поезде «Душанбе — Москва», перед ним узбекские таможенники, лицо у Майора упрямое, он не скажет им ничего, ни о Партии, ни обо мне лично.

Я вышел из лагеря в заволжских степях и влюбился в мертвую жену. Я стал о ней навязчиво думать и видеть ее в характерных для нее сценах. Сцен, на самом деле, в темных глубинах моей памяти много, я сам инстинктивно отобрал, видимо, самые сильные и яркие. Дальше я их назову…

Я влюбился, влюбился. Меня особенно грело, что я ее вдовец, хотя мы не жили с июля 1995, а погибла она в ночь со 2-го на 3-е февраля 2003 года. Я помню, когда пошел к милиционерам сдавать бумаги на паспорт, так важно и меланхолично заявил: «вдовец». Они хотели написать «в браке не состоит» и тем самым оттягать у меня мою Наташку. Я настоял, чтоб писали «вдовец», и в паспорт хотел поставить, но выяснилось, что нельзя. Я был разочарован. Про себя я подумал, что, видимо, я стал ею гордиться. А еще я подумал, что предпочитаю ее мертвую — ей живой. И признал, что действительно предпочитаю. Живая она была неверна, строптива, иногда глупа, иногда мудра, стала худа до безобразия, еще чуть-чуть — и за нее было бы стыдно. Живая она пила, скандалила, видимо, стала принимать героин. У нее возник комплекс обиды на мир, горькой и отчаянной обиды. Мертвая, она теперь послушно исполняет роль архетипической проклятой, падшей женщины, талантливой до соприкосновения с гениальностью, отвратительно неуживчивой когда-то, на фото которой граждане все больше глядят с обожанием. Жаль, не все фотографии ее до 30 лет сохранились, она бывала красива как демон. Еще одно преимущество мертвой жены перед живой — она не сможет вас опозорить, изменив вам. Уже ты не можешь мне, Наташечка, делать мерзости, так-то… Только пользу приносишь — современники размышляют вот как: что же за сверхчеловек этот Эдуард, если с таким демоном смог тринадцать лет прожить? И продолжая мысль, они считают меня очень сильным Суперменом.

О смерти Наташи я узнал в такой трагической ситуации, что меркнут все бразильские сериалы, и Достоевский, будь он жив, застеснялся бы своей неадекватности. 4 февраля 2003 года в шесть часов и, может быть, семь или восемь минут утра я стоял уже в тулупе — шапка в одной руке, документы, необходимые мне в суде, в другой — у двери моей тюремной камеры третьего корпуса Саратовского централа и прислушивался («грел уши») к шумам тюремного коридора. Меня в этот день, как и восемь месяцев подряд почти ежедневно, возили в областной суд Саратова. Подходил к концу мой процесс. Несколько дней назад прокурор запросил мне уже целых двадцать пять лет постатейно в сумме, но принимая во внимание мой возраст (шестьдесят лет) и наличие престарелых родителей, просил суд приговорить меня к четырнадцати годам лагерей строгого режима. И вот я прислушивался к лязгу ключей — из камер «третьяка», как мы любовно называли наш корпус, выводили зэков, также отправлявшихся на «суд-допрос», так называлось это путешествие в тюремном словаре. Мои сокамерники мирно похрапывали. Мои горячие уши безошибочно определили, что выводящие уже на нашем этаже. Потому я повернулся к телевизору, чтобы выключить его. Телевизор был пристроен между рядами шконок (кроватей) в два яруса. У телевизора был выключен звук. Я не хотел разбудить сокамерников… Повернувшись, я увидел на экране большой портрет моей жены. Я подошел к телевизору и прибавил звук. Диктор НТВ сообщила, что в ночь со 2-го на 3-е февраля умерла в своей постели Наталья Медведева, певица и писатель, жена Эдуарда Лимонова. Диктор сказала, что в момент смерти в квартире никого не было, что ее нашли спустя двое суток, и что у нее во сне остановилось сердце.

Выводящий крикнул через дверь:

— Савенко на суд-допрос! Готов?

— Готов! — ответил я.

Они там воткнули свои ключи в дверь и со скрежетом стали их поворачивать. Я вышел и встал носом к стене. Мне приказали идти вниз. Я пошел, руки за спиной, тетрадки и бумаги в руках. Там есть в конце коридора до блеска отполированная, отвратительно опасная, почти вертикальная стальная лестница. На ней разрешено даже освобождать одну руку из-за спины, чтобы держаться. Я никогда не высвобождал руку, я шел, привычно балансируя на скользких, отполированных ступнями зэка стальных ступенях. Внизу на тебя из-под лестницы сверкали волчьи глаза зэка. Друзей твоих. В этот день я сошел также достойно.

— Приговор скоро, Эдик? — спросил меня гангстер из города Энгельса по кличке Хитрый.

— Сегодня узнаю, когда, — сказал я.

В «газели» меня, как обычно, посадили в «стакан». Так полагалось с моими статьями. Последним (я не видел, но знал) ввели Цыганка — бандита Алексея Цыганова. Он спросил:

— Бен Ладен здесь? — Я молчал, хотя знал, что это ко мне.

— Эдик, ты тут?

— Тут.

— Сочувствую, прими мои соболезнования. Сказали, что Наташа умерла.

— Да, — сказал я. — Спасибо.

Сам я подумал, откуда он узнал, что Наташа умерла? Он сидит на «спецу» в подвале. Телевизоров там не водится. Вероятнее всего, с ним говорил конвой.

В суде, когда нас подняли в зал, о смерти Наташи мне сообщил адвокат Беляк. Я сказал, что знаю.

— Ты как себя чувствуешь?

— Нормально, — сказал я.

Судья Матросов открыл заседание суда. Затем он попросил меня встать.

— Савенко, вы в силах участвовать в процессе?