Тимофей Круглов - Август

— А разве мы так смотрим? — искренне удивился Муравьев. — Извините, барышни, круиз попутал! Примите наши с Сашей искренние… Э-эээ.

— Соболезнования?! — как из пулемета выдала Даша с набитым ртом. — За то, что мы не эти, а вовсе даже те?

Тут уж даже Муравьев смутился. Саша поперхнулся, а Глафира улыбнулась ясно и сразу примирила всех одной фразой:

— Пожалуйста! Не сердитесь, и мы не сердимся, и зовите меня просто Глаша. Глаша и Даша, куда уж проще! Только на брудершафт даже и не намекайте! Студентки не пьют, журналистки — тем более!

Все захохотали дружно, неловкость, возникшая было между собеседниками, сразу испарилась куда-то, а тут и чай подоспел.

Даша отсмеялась и сразу превратилась неожиданно из Барби в милую воспитанную отличницу, если уж и не комсомолку, то старосту группы.

— Вы уж простите, мальчики, да только неудобно как-то вас величать без отчества («мальчики-то нам с Глашей в отцы годятся!» — театрально сделала она вслух ремарку в сторону).

Мужчины вежливо приподнялись.

— Анатолий Александрович!

— Александр Алишерович!

Познакомились поближе, отношения стали выстраиваться доверительные, просто товарищеские, без липкого сексуального подтекста, ведь и в самом деле, «солдат ребенка не обидит», как не преминул заметить строго подполковник майору, отведя его покурить в сторонку от прогуливавшихся на палубе студенток.

Вечер оказался длинным вчера. Посидели вместе в баре «Панорама», попили кофе, послушали живую музыку, не забывая поглядывать в огромные окна на сгустившуюся за бортом ночь — вышли уже в Ладожское озеро. Потом девушки отправились переодеться, чтобы идти потанцевать в диско-баре. А Толя с Сашей взяли в каюте днестровский, родной уже, коньяк, сели со стаканчиками на корме. Дышали озерной свежестью, смотрели на звезды, радовались редкому летнему отпуску. Специально уехали в Россию, да еще и в круиз, чтобы не выдернуло начальство на службу.

Тут и нашла их встревоженная Даша.

— Пойдемте скорее к нам! Очень прошу, ну пожалуйста! Глафира после дискотеки что-то учудила, бьется в истерике в каюте, ничего не рассказывает, только ревет как белуга! Помогите, очень прошу, больше некому!

Муравьев, подчистив каюту грузина и закинув встретившемуся по дороге доценту версию о том, что кавказец только что внезапно покинул теплоход, вошел в ресторан. Солнце играло зайчиками на столовых приборах, отражалось лучиками в зеркалах, смеялось вместе со свежим ветерком в колышущемся тюле занавесок на приоткрытых панорамных окнах. Река мягко, почти неощутимо покачивала пришвартованный к пристани теплоход. Празднично блестели глаза туристов, спешивших поскорее позавтракать и тут же бежать на берег: фотографировать, покупать сувениры, гулять, дышать, да просто посмотреть снаружи на свой красавец «Петербург» — как выглядит он на воде в утреннем солнечном свете?

Анчаров сидел за столом один и вяло ковырялся в салате. Девушки на завтрак так и не пришли.

Приятный женский голос пригласил по трансляции вторую смену на завтрак и начал рассказывать об Александре Свирском, и о чудесном явлении ему Святой Троицы. Петров уже собрался на выход, но поскольку на пристани делать было явно нечего, а автобусы подадут еще через полчаса, не раньше, отправился наудачу в «Панораму», а вдруг бар уже открыт?

Не только открыт был бар, но и большая плазменная панель работала на полную громкость; политически грамотная часть туристов сгрудилась за ближайшими к панели столиками и напряженно внимала тревожному голосу дикторши, перемежаемому артиллерийской канонадой, короткими пулеметными очередями, стонами, женским воем и детским плачем синхрона.

Андрей Николаевич пошлепал по барной стойке пухлым портмоне, привлекая внимание широкоплечего красавца бармена, впившегося в экран вместе с ранними посетителями. Никто ничего пока не заказывал — большинство туристов сбежались на знакомый телевизионный голос — новости с фронта посмотреть перед беззаботным экскурсионным днем. Дмитрий (так значилось на прикрепленной к белоснежной рубашке бармена карточке) нехотя, но вежливо повернулся к Петрову, одним ухом в телевизоре, другим к клиенту.

Андрей заказал «американо» без сахара, но с лимоном и бутылочку «Перье». Устроился удобно в дальнем углу бара, у панорамного большого окна, попробовал кофе — не высший класс, но терпимо — и закурил, поглядывая на воду, на чаек, на легкие, белесоватые облака. День обещал быть жарким. За соседним столиком присела уже знакомая пара — высокий лысоватый «профессор» с пузиком и его молодящаяся супруга-брюнетка. Вот они-то, несмотря на ранний час, сразу потребовали у Димы освежающий коктейль с мятой, дружно закурили, дружно отпили по большому глотку из затейливо изукрашенных барменом фужеров, одновременно вытащили платочки и стали утирать мгновенно вспотевшие от алкоголя лица, продолжая свой бесконечный диалог:

— Нет, Кира, ты только посмотри, что западные СМИ творят! Они ведь лгут, совершенно по-геббельсовски лгут, начиная со вчерашнего дня! Вот ты все время говоришь, что нашей прессе надо брать пример с объективности и оперативности мировых информационных агентств, но ведь они лгут, совершенно бессовестно лгут! Лгут, лгут, лгут! — изящная для своих лет дамочка для усиления фразы трижды энергично проткнула воздух длинной тонкой сигаретой, с которой тут же соскочили и устремились вверх три совершенно ровных сиреневых колечка.

Кира привычным жестом расстегнул на мохнатой седой груди льняную, уже промокшую от пота рубашку и жадно прикончил «Мохито». Затушил раздраженно окурок, закурил новую сигарету, рассерженно меча молнии сквозь элегантный блеск модных очков и смолчал обескуражено. Петров даже улыбнулся про себя, у бедного профессора был вид человека, внезапно потерявшего веру в человечество. Новостной выпуск закончился, бармен переключил спутник на музыкальный канал, но бар тут же опустел, никто не торопился заказывать дорогой кофе или спиртное с ресторанной наценкой. Новости посмотрели и ушли на пристань, даже не обсуждая между собой увиденное. Никто еще не успел перезнакомиться толком, и боялись, наверное, люди перед незнакомой публикой сказать, что думают о войне на самом-то деле.

Только смуглый мужчина средних лет, совершенно не похожий на обычно развязных кавказцев, но, чувствовалось все же, что не русский, так и остался сидеть, уйдя в себя, перед плазменной панелью, по которой уже энергично скакала подтанцовка известной певицы. В проходе, не заходя в бар, стояла очень красивая молодая женщина славянской внешности с двумя маленькими копиями своего нерусского мужа. Они все вместе смотрели на мужчину терпеливо, понимающе, с уважением и сочувствием и видно было, что ни мальчикам, ни жене даже в голову не пришло бы никогда, что можно нетерпеливо позвать мужа или отца на пристань, или даже выругать, выразить свое неудовольствие, как это у нас часто бывает! «Что ты сидишь, все уже занимают места в автобусах, а мы как всегда последние!». Или что-нибудь вроде того.