Тимофей Круглов - Август

Кирилл Владимирович, весь вечер просидевший на корме средней палубы, прямо под гуляющей над ним веселой компанией, тихонько вернулся в свою каюту, поправил на Маше раскрывшееся одеяло, включил неяркое бра над креслом и уселся перечитывать «Идиота» Федора Достоевского — бессонница стала у полковника делом привычным. Лейтенант Зайцев, проклиная маловатую ему матросскую форму, еще раз обошел для порядка весь теплоход и теперь сладко почмокивал во сне губами. Вера плакала в подушку в маленькой одноместной каюте — ровно год назад на Северном Кавказе погиб в командировке ее муж, капитан спецназа ФСБ. Сорокалетние подружки блондинки визгливо хохотали, напившись водки в компании поселкового Майкла Джексона, даже в каюте не снимавшего свою кепку с бритой головы и ссорились потихоньку между собой, кому с ним спать.

Русские танки, рокоча дизелями, подавляя огнем слабеющее сопротивление противника, начали продвижение в сторону грузинской столицы. Ночное черное небо, одно на всех нас, августовским звездопадом щедро делилось с людьми — кому на погон звездочку, кому на могилку. А кому на счастье, чтобы верил — сбудется!

10.08.08 03:42

Андрюша, привет!

Что за фигня там у тебя приключилась? Ты меня не пугай, я же в UK сейчас, а то бы уже завтра догнал твой пароход и учинил тебе допрос с пристрастием! Куда ты влип?

Мы днем вылетаем Кувейт — Катар — Оман — Кувейт, потом полная разгрузка и через Диего-Гарсию — Перт. Но я все равно на связи через Сеть буду, если вдруг совсем плохо — пиши, мы с командиром найдем, кого из наших в России поднять на ноги.

А Ссакашвили облажался по полной, сучара! Хоть это радует. Держись там и немедленно отпиши, как у тебя дела.

С.

10.08.08 08:01

Сережа, спасибо за заботу! Все, слава Богу, нормализовалось. Но история была дикая совершенно — расскажу потом — обхохочешься! Зато познакомился с отличными людьми. У нас теперь целая компания сложилась буквально за одни сутки. В иССтонии на это ушли бы годы))). И знаешь, дружище, я тут со вчерашнего дня как в раю. Нет, правда, вот только рассосалось все глупое, наносное и так все стало хорошо, что даже боюсь сглазить. Но никогда еще и нигде мне не было так хорошо, как сейчас: в России, на этом теплоходе, с этими людьми. В общем, отлетаешь и ко мне приезжай с Ингой вместе! У меня квартирка крохотная, но мы поместимся. Столько мне надо тебе показать и рассказать… Здесь никто не поймет! Они тут живут, в раю, непуганые и счастья своего не знают. Юрию Михалычу привет горячий! Успокой его, это я сдуру тревогу поднял, все хорошо уже!

Да! Я ж наклейки кириллицы в сумке от ноута нашел! Пишу по-русски — вот и еще радость))).

А.

В полуоткрытое окно задувало свежим утренним ветром. Петров поежился, завернулся поплотнее в одеяло, потом внезапно вспомнил, где он и рывком соскочил на пол, первым делом отдернув занавески. Мерно плескались волны, маленькие озерные чайки парили в воздухе прямо напротив окна. Птицы криком поприветствовали Андрея, тут же отвалив вместе с порывом ветра куда-то в сторону. А сквозь «остроконечных елей ресницы» на ближайшем по курсу острове просвечивал неяркий, но очень теплый по сравнению с холодными водами Онеги рассвет.

Андрей «в темпе вальса», как в армии говорили, кружился по тесной каюте, одновременно разминая требующее привычной зарядки тело, одеваясь, отключая от сети зарядное устройство с аккумуляторами фотоаппарата, нашаривая на полке свежую пачку сигарет, запирая за собой небрежно — на один поворот — дверь и даже по длинному, пустынному еще коридору он пробежал, подпрыгивая, напевая с детства не слышанную до круиза и такую внезапно родную песню о Карелии.

На палубе Петрова встретил порывистый ветер: обдал холодком и сорванной с гребня волны мокрой взвесью — как будто душ приготовил неумытому еще спозаранку туристу. Палубу под ногами плавно качнуло. Андрей весело изобразил походку старого морского волка и, пританцовывая, угадывая на ходу ритм качки, пробежал на носовую площадку. Теперь уже не только зигзагообразный росчерк загорелся в подпаленных снизу первыми лучами облаках над островками, поросшими ельником, уже и маленький огненный шарик солнца начал проблескивать над горизонтом.

Слева и справа, совсем рядом, показались еще островки, на одном из предутренней тени выступила маковка часовни с потемневшим крестом, на другом высоко вознеслась над леском пограничная вышка и еще выше мачта с антеннами радиорелейки.

Петров почему-то сразу представил себе этот маленький пограничный пост, «точку», не заставу даже. Десяток солдат и прапорщик, наверное. Кто-то прильнул сейчас к окулярам стереотрубы на вышке и видит, конечно, одинокого Андрея на палубе, а кто-то уже готовит завтрак, и впереди у ребят длинный день, а может, почту привезут на катере. Служба еще наполовину впереди и хочется домой, и жалко до боли покидать до последнего камушка изученный островок, и страшно представить себе — какой она будет — новая, безбрежная жизнь на гражданке в многомиллионном родном Питере.

Даже самому захотелось вдруг послужить на островке месяц-другой. Петров счастливо рассмеялся над собой, помахал рукой невидимому часовому на вышке и откинул поворачивающийся дисплей камеры, начал ловить ракурсы и выстраивать композицию, чтобы было, что показать потом оставшимся в Таллине друзьям, — друзьям, о которых и вспомнилось-то лишь потому, что только они в состоянии были бы разделить охвативший Андрея восторг.

Ведь пограничник на вышке был свой, русский!

Петров дробно простучал по ближайшему трапу, спускаясь на палубу ниже — хотелось быть поближе к воде, чтобы не сверху вниз снимать расцветающие под первым солнцем дикие красоты, а лицом к лицу. И тут же окликнули его из открытого настежь окна какой-то каюты: «Молодой человек!».

Андрей так и застыл вполоборота: ноги еще направлены вперед, чтобы бежать дальше, а голова и плечи уже сзади — там, откуда раздался голос. Из окна показалась беззащитно голая рука, отодвинула порхающие под ветром занавески, показалось улыбающееся, заспанное лицо, глазищи ресницами хлоп-хлоп:

— Андрей Николаевич! Вы опять впереди меня! Где мы?

Тренированное сердце вдруг дало о себе знать громким стуком, дыхание прервалось на вдохе, и так, забыв дышать, Петров неожиданно оказался рядом с окном, совсем близко от румяного со сна и от того по-детски беззащитного лица Люси.

Зеленые глаза — чистые, ясные, только сонная тень в глубине, как озерная вода под утро — оказались прямо напротив его сияющих восторгом глаз. Увидели зеленые глаза, прочитали в карих искреннюю радость, и сон прошел, как и не бывало, солнце как будто взошло и в них.