Макар Троичанин - Кто ищет, тот всегда найдёт

Припёрлись, спрашиваю вежливо у тёханши-выдавальщицы:

— Есть коньки на лыжах?

А та ни капелюшечки не удивляется тонкому юмору, замёрзла, и всё опостылело, покаталась бы, что ли, для поднятия тонуса. Грубо так отвечает: как раз, мол, для тебя, долговязого, припасла лыжные размеры, и ещё ехидничает: тебе как, с палками? Выбросила 44-й, не пожалела, как раз на портянки. Володька, щёголь, напялил 41-й, выпендривается, что сидят как влитые, а у меня хлябают, но я тоже доволен. В случае чего, если сильно разгонюсь, можно будет легко сбросить и пятками затормозить. Обулись, встали, чувствую, что-то не то. Посмотрел на ноги, а они разошлись кренделем и прямо стоять никак не хотят, виляют сами собой, в валенках такого не было. Однако вышли на лёд, а там толпа, и ни одного мента для регулировки движения. Как только выкатились, так я сразу же начал выделывать замысловатые фигуры и ногами, и руками, и всем, что на шарнирах, но удержался, оперевшись внешними сторонами ботинок об лёд и положив полозья плашмя. Хорошо, что взял на размер больше, стоять так удобно. Володька умотал по кругу, бросил старшего товарища в неустойчивом положении, и уцепиться не за кого. Пару шагов кое-как сделал, изобразил руками крылышки самолёта и полетел, еле двигаясь и упорно сворачивая на сторону. Наверное, потому, что хвостового оперения нет. Потом всё же кое-как освоился, мчусь по кругу медленнее всех, главное, чтобы пацаны не сбили авиатора, если упаду — каюк, сам ни за что не встану. Володька дразнится, перед глазами и так, и сяк крутит, туда-сюда сам заворачивает, а не его разворачивает, и вдруг, лихач, как подпрыгнет, как крутанёт на 180 и задом поехал. Ах ты, думаю, воображала — нос задрала, и я так сделаю, ценой жизни, но сделаю и — р-разз! — на 45 градусов и тоже задом поехал, собственным, по льду. Мчусь к снежной бровке и чувствую, что штаны мокрые. Неужели?.. Вот позор-то! Хорошо, что имею высшее техническое образование, пока скользил, додул, что это лёд от трения тает и штаны мочит. А всё равно после этого не только в штанах, но и на душе неприятно. С облегчением скинул неустойчивые полозья, сдал тётке, та ворчит, что хотя и катался десять минут, которые показались мне всем вечером, всё равно сдерёт с меня за час. Я бы ей и за три дал, если бы сразу предупредила о трении. Больше меня никакими кренделями, даже со сгущёнкой и клубничным вареньем на каток не заманишь — не солидное это дело для первооткрывателя крупных месторождений.

Февраль проскочил как один день. Собственно, ни одного дня и не было, поскольку уходил я из дома по темноте, а возвращался домой при звёздах. И не пропал мой тяжкий труд, удалось за месяц сделать первую часть проекта, которая и самому понравилась, а ещё больше — Антушевичу с Гниденкой. Стёпа так вообще был в диком восторге. Ещё бы, ему не надо ничего править, дополнять, переделывать и лаяться попусту с бабами. А они, если зациклятся на чём, так уж насмерть, хоть кол на шестимесячной чеши. Не останавливаясь на достигнутом и не теряя темпа, принялся за вторую, производственно-расчётную часть и притормозил. Но не по собственной вине, а из-за нерадивости и расхлябанности помощников. Пришлось срочно собрать большой совет и сделать внушение: или они, т. е., Шпацерман, Сухотина и Хитров, возьмутся за дело, как требует сложившаяся с дефицитом времени обстановка, или мы останемся без финансирования на первое полугодие и не сможем начать полевые работы в мае. Внушение подёйствовало, Шпацерман обещал за просрочку спустить с каждого шкуру — не уточнил, правда, как будет спускать с себя: больно ведь! — и мы уже вчетвером заканчивали наиважнейший для каждой полевой партии документ. А я ещё в редких промежутках успел вместе с Кузнецовым и Королём сочинить статейку в «Советскую геологию» о научном открытии Новогоднего месторождения. Сочинили, собственно говоря, мы с Дмитрием, а Король взялся на правах соавтора протолкнуть через связи в центральный печатный орган, как это принято во всех экспедициях, где рядовые геологи отваживаются на авторское дело. Производство и настроение мне поднимали две пары ботиночек, новейшие китайские кеды и лыжный костюм, приобретённые на премию, которую нам всё-таки выдали и даже ничего не высчитали.

За всеми этими проектными хлопотами совсем забыл про Володьку. Позабыт-позаброшен, он с тоски повадился хаживать на танцульки в ДК и, конечно, по простоте душевной вляпался в капкан. Смотрю, приходит позже меня и, что хуже всего, перестал кухарить, а в последние дни и вовсе пропадает ночами неведомо где без увольнительной.

— Сын мой, — обращаюсь к нему ласково, — пора тебе, пока окончательно не загубил неокрепшую душу, покаяться и признаться, где тебя черти по ночам носят.

— Жениться, — сообщает, стесняясь, — надумал.

— Кто надумал, — спрашиваю по-отцовски строго, — ты или она?

Её нет, а он мнётся, увиливает, грешник, от исповеди.

— Надо, — вздыхает виновато, — приспичило.

Вот так! Докобелился! А чья вина? Конечно, моя: я не уследил, занимаясь собою, я не объяснил, основываясь на опыте, я не уберёг от женских липких тенёт.

— И не отвертишься? — спрашиваю с надеждой.

— А зачем? — удивляется он. — Мне она нравится. Знаешь, кто?

— Откуда мне знать? Ты у меня не консультировался, — отвечаю с обидой.

— Дочь председателя райисполкома.

Я аж присвистнул: ну и ловкач парень! Неизвестно ещё, кто кого запутал.

— Скоро? — вздыхаю с огорчением: опять буду один, да и где найдёшь здесь приличного кулинара с клубничным вареньем.

— На май, — радует, лыбясь. — Квартиру должны получить. Она — фельдшер детсада, очень нужный специалист для района, ей вне очереди дадут.

Слушаю и думаю: не таким уж простачком оказался простофиля Володька, лихо обошёл меня на повороте.

Неожиданно, нос к носу, столкнулся у входа в булочную с Марьей.

— Ты почему, — выговариваю сердито, — не в институте?

— Я не учусь больше, — отвечает тихо, глядя в сторону. Потом взглядывает затуманенным взором, ища поддержки, и объясняет почему: — У него много работы, и по ночам, он очень устаёт, ему уход нужен, домашний уют… — Работёнка, думаю про себя, конечно, у него нервная. А она вдруг взрывается: — И не убивал он твоего профессора, он сам мне сказал, его дружки убили, такие же враги народа. Всем им не миновать возмездия, — хлипким металлом прозвучали в девчачьих устах заученные слова Марата. Меня аж всего скрючило от этих гнусных слов.

— Бывай, — говорю, — Марья, — повернулся и ушёл без хлеба как облитый помоями. Иду и думаю: до чего человеческая жизнь длинная — успеваешь наделать массу ошибок, и до чего она короткая — не успеваешь исправить и малую толику.

К середине марта проект общими согласованными усилиями закончили, и я смог записать себе в творческую карьеру ещё один жирный плюс. В экспедиции защитили на «ять», другого и быть не могло, когда в обосновании веско звучит решение НТС под председательством замминистра. Можно было надеяться и на такой же успех в Управлении.