Татьяна Апраксина - Жасмин и флердоранж

— Фу! — Хором говорят женщины, потом старшая добавляет: — Мама, с Касей так шутите, только не за столом! Как там суп?

— Вполне готов, — бабушка звякает крышкой кастрюли. — Камилька, буди молодых, я позову Марека.

Дверь наполовину приоткрыта. Камила стучит по косяку костяшками пальцев, ждет, потом еще раз стучит, не выдерживает и заглядывает внутрь. Сумки и чемоданы стоят посреди комнаты в неприкосновенном виде. О присутствии сестры напоминают только слегка запыленные туфли у постели. Всего остального попросту не видно: обернуто, как в фантик, в крупную мужскую фигуру.

У новоявленного зятя рельефная широкая спина, прекрасно прорисовывающаяся через тонкую рубашку. Ничего такого слишком уж вульгарного, наверное, он много лет всерьез занимается плаванием. До верхнего края ушей волосы сняты машинкой едва ли не «под ноль», выше — под насадку, что при таком светлом цвете производит странное смешное впечатление полной прозрачности. Очень правильной формы череп, аккуратные плотно прижатые к нему уши. Все это само по себе достаточно эстетично — и невероятно чужеродно, неправильно, противоестественно здесь. Такой отборный образчик милитаристской мужественности. Ему же нужна совсем другая обстановка!..

Остается надеяться, что они все-таки будут закрывать дверь. Потому что делить с ними этаж и ежедневно наталкиваться на такие трогательные картины — нет, это слишком большое испытание. Сразу начинаешь думать о всякой ерунде — о том, что, наверное, неплохо вот так вот в кого-то упираться спиной и бедрами, укладывать голову на плечо и чувствовать над ухом дыхание…

Камила с ужасом понимает, что молодой человек не спит и не спал, когда она уже всунулась и принялась его разглядывать. Услышал — и притаился, позволяя себя изучить. Остается только надеяться, что времени прошло не слишком много — не минуту же она тут простояла?

— Сейчас, — не оборачиваясь, говорит этот коварный притворщик, — я ее разбужу. Это надо делать очень аккуратно, а то она всех покусает…

— Убью, — сонным голосом обещает невидимая Катажина, обозначая свое существование в природе.

— Вот об этом я и говорил, — поворачивает голову прямо как сова, заговорщически подмигивает.

— Обед готов, — Камила прикрывает дверь и трясет головой.

Господи, ну что за манеры?..

При первом же взгляде на столовую делается ясно, что полный парадный вид — правильный выбор. Здесь переодеваются к обеду. Призрачный отец — в серо-голубом костюме с галстуком, пани Ванда и Камила — в закрытых платьях. Стол полностью сервирован. Тарелки, салфетки, приборы, супницы, соусницы и салатницы — и что-то подсказывает, что это в этом доме так обедают каждый день.

Поневоле вспоминается корпорация, где все раз в двадцать менее официально и в тридцать раз более спонтанно, а начальство, в четыре утра тоскливо вопрошающее, чем его могут прямо сейчас, ровно сию секунду покормить, никого не удивляет — и употребляет оно, что дают, в том числе и разогретую пиццу прямо из коробки, по-братски поделив с секретаршей. Думается, что пани Ванда упала бы в обморок от такой неприличной картины.

— Максим, — говорит помянутая пани, с привычным, бессознательным уже изяществом орудуя вилкой и ножом, — не сочтите за бестактность, но мы о вас ничего не знаем…

Собеседование за семейным обедом. Неплохая идея. К счастью своему пани Ванда не представляет, что в университете нас подвергали куда более суровому испытанию. И приборы были из двенадцати предметов, и вокруг то орала музыка, то выключался свет, то что-нибудь падало. Невинная проверка самоконтроля и умения сохранять сложные моторные навыки даже в агрессивной обстановке. Очень полезно.

Полупрозрачные тарелки — «костяной» фарфор, на вид хрупкий как яичная скорлупа. До сих пор казалось, что из него только кофейные чашки делают. Длинные тяжелые серебряные вилки и ложки идеально начищены. Все это могло бы быть сто лет назад — чуть другие наряды, но та же скатерть, те же салфетки. Время сюда не заглядывает, боится старинных ходиков на стене. Наверное, с настоящей кукушкой.

— Ну конечно же, — поработаем, отчего же и нет? Главное удержать тон в регистре «семейного обеда» и не вылететь в формат «собеседование в кадровой службе». — Мне двадцать шесть лет, я из Унежмы — это на Белом море. Закончил новгородский филиал Университета мировой безопасности, с окончания работаю в корпорации «Сфорца С.В.» — начал референтом в отделе безопасности, сейчас являюсь консультантом по внешней деятельности.

— О, — любезно кивает пани Ванда. — Камила была знакома с вашим руководителем.

Камила осторожно кладет вилку рядом с тарелкой, протестующе машет рукой:

— Мама, ну кого интересуют эти душераздирающие подробности? Мы просто пересекались в Роме на конференции.

Очень интересно. Очень интересно, с какой стати такой переполох. Она же едва не подавилась салатом…

— А кто ваши родители? — собеседование продолжается. Говорить с набитым ртом не положено, поэтому совершенно замечательная рыба на пару под шпинатным маслом останется покоиться на тарелке.

— Отец — бригадир рыболовецкой артели, мать — счетовод. — Интересно, надлежит ли тут изобразить смущение? Нет, не дождутся — если ждут, конечно.

— Замечательно! — Поднимает указующий перст почтенная старушка. — Кася, если ты в ближайшее время не родишь мне трех-четырех правнуков от такого прекрасного молодого человека, я на тебя очень обижусь.

Под общий смех, плавно переходящий в хоровое рыдание, остается только порадоваться, что благородное семейство довольно нежданным приобретением хоть в каком-то качестве. Кстати, все они говорят на очень хорошем, хотя и несовременно строгом альбийском с изрядной непринужденностью — так, что на это даже не сразу обращаешь внимание. По крайней мере, куда свободнее, чем две трети сотрудников корпорации.

Рыба — очень вкусная, во рту тает. Во Флоресте ее вообще не умеют готовить, хотя ловят же, и много.

— А что я такого особенного сказала? — По глазам пани Отилии прекрасно видно, что она все понимает, но продолжает разряжать обстановку. Очаровательный типаж — пожилая дама-хулиганка. — Нельзя же всю жизнь ловить каких-то ужасных преступников, нужно и о себе подумать. Кася, даже твой дедушка все-таки иногда отрывался от трудов — и вот одно из доказательств. — Перст указует на молчаливого моложавого тестя, который меланхолично кивает.

Так, думает Максим, а я все-таки дятел, и этот диагноз — навсегда. Я, кажется, учился по трудам этого дедушки. Вой-Каминьский. Ну, главное — вспомнить вовремя.

— Мы в университете тоже с трудом отрывались от трудов вашего уважаемого супруга.

— От какого учебника? — щурится пани Отилия.