Пол Тот - Ш-ш-а...

– Ни минуты.

– Тогда предлагаю следовать велению сердца.

– Значит, прекратить обслуживать мутанток?

– Что? Сэр?…

– По вашим словам, чем бы я ни занимался – как уже было сказано, вам знать не захочется, – надо просто бросить?

– Этого я сказать не могу. Только вы сами можете себе сказать.

– Если б я мог себе это сказать, неужели, по-вашему, до сих пор не сказал бы?

– Сэр, я вынуждена разъединиться.

Вот так. Она права: хотя я никогда не знаю, что делать, это, может быть, объясняется тем, что сам себя не слушаю. Теперь так и сделаю, глубоко и внимательно прислушаюсь к себе. Тогда больше не собьюсь с пути.

Я позвонил Шантиль и сказал:

– Слушай, Шантиль, все это дерьмо собачье. Я больше не вынесу. Спасибо за все, потому что теперь у меня есть телевизор, которого раньше не было. Но больше не смогу взглянуть ни на одну девушку и сделать то, что делаю. Про некоторых даже сказать не могу, что они такое.

– Ну, если ты так к этому относишься, – сказала она.

– Всё? Кончено? Можно забыть? Никакие девушки больше не будут являться сюда в любой час дня и ночи?

– Да, Рей. Только я не могу за ними проследить, помешать сделать то, что они сами сделают. Это их дело. Это дела между тобой и ими. Что касается нас с тобой, если хочешь завязать, тебе хуже. Мы начали бы крупное дело… чертовски крупный бизнес.

– Наверняка найдешь кого-нибудь другого.

– Только не для этих девчонок.

– Ну, спасибо.

– Не благодари. Это не комплимент.

Через полчаса она пришла, бросила мне на ладонь пять круглых упаковок из четвертаков.

– Извини, – сказала она, – последняя девушка работает в обменнике.

– Позволь спросить тебя кое о чем, – сказал я, кладя в карман обменные монеты, такие тяжелые, что штаны чуть не свалились. – Ты когда-нибудь слышала о Шарашке, где придумывают всякие слова и выражения?

– Старик, ты свихнулся. Впрочем, одно скажу. Если б я тебя не видела собственными глазами, то подумала бы, что тебя кто-то выдумал.

В полночь раздался стук в дверь. Лучше сказать, сотня стуков, потому что казалось, будто половина проклятого города старается вышибить створку. Я слез с матраса, открыл дверь – чертов домохозяин до того прижимистый, что в ней глазка даже нет. И на меня вдруг взглянули полдюжины уродок, причем все эти девушки, или кто они там такие, смотрели так, словно я украл у них кукол Барби.

– Рей, скажи, что это неправда, – сказала Стефани (в переводе).

– Угу, – сказала лилипутка. – Дал распробовать и отвалил. Так нельзя, у-у-у. Раздразнил, у-у-у.

– Ох, черт возьми, девочки, – сказал я. – Я вынужден выйти в отставку. Это нехорошее дело.

– Да ведь ты всей округе помог. Нам теперь гораздо лучше.

– Мы теперь прямо как леди, – вставил кто-то.

– Ну-ка, слушайте. Я ухожу на покой, а вы, девочки, просто живите собственной жизнью. Вот так.

– Нет, черт возьми, – сказала карлица, но я захлопнул дверь, запер и лег в постель.

Все еще слышен запах духов, общие вопли: «Рей, Рей, РЕЙ!» Не могу заснуть, звезды смеются, луна усмехается. Пришлось натянуть на голову одеяла и покрывала. Все равно слышно, как они выкрикивают мое имя.

Проснулся с тошнотой, как будто перепил, хотя совсем не пил. Ничего нет хуже незаслуженного похмелья. Выходя из дому, пришлось перешагивать через девушек, отключившихся прямо у меня под дверью, спавших вповалку одна на другой, как три бездельника. [1]

Я направился к винному магазину Фархада с четвертаками в кармане. Надо как-нибудь – как угодно – выбросить из головы всякие вещи. Может, купить журнал, содовую, даже какой-нибудь солодовый напиток, если на то пошло. Несколько дней я легко относился к спиртному, но дела принимают такой оборот, что не хочется до тридцати доживать. Готов прямо сейчас уйти в отставку, от всего, от самого себя. Хочу уволить свое тело, послать себя укладывать вещички. Мозги возьму с собой во Флориду.

У Фархада думаю: за каким чертом спешить возвращаться домой? Девушки, может быть, еще спят на ступеньках или колотят в дверь, как шайка идиоток. Там я наверняка попаду в ловушку. Посидят в одиночестве пару часов и одумаются. Увидят, где Рей Стиль проводит черту.

Вижу давно знакомый автомат для игры в пинбол. В школьные годы я постоянно играл на углу Седьмой и Одиннадцатой, особенно в совсем дурные дни, когда мама бегала по дому с воплями, с криками, стараясь растоптать паука или выгнать в прихожую. В такие дни я спускал карманную мелочь, четвертак за четвертаком, выуженные из маминой сумочки, пока она лежала, закрыв полотенцем глаза.

Теперь я старше, у меня собственных четвертаков на пятьдесят баксов, заработанных тяжким трудом. Начал бросать, играя игру за игрой. Позвольте доложить, сноровка не пропала. Меняю шарики, кручу циферблаты, осветил автомат, как Четвертого июля. [2]С каждой игрой подбираюсь ближе к высшему результату. Выигрываю одну бесплатную партию за другой. Усы старика Фархада зашевелились. Вскоре уже не я плачу автомату – автомат со мной расплачивается бесплатными играми.

Перевалил за миллион, совсем близко к рекорду. Осталось десять четвертаков, но я просто не в силах бороться с собой. Когда дошел до предпоследнего, кто-то толкнул меня прямо на автомат, который чуть не опрокинулся.

Фархад оглянулся:

– Не свали машину.

– Вот именно, обезьянья башка.

Проклятое невезенье – те самые мальчишки вновь меня отыскали. Клянусь, преследуют повсюду, как мухи.

Первый сказал:

– Чуть рекорд не побил.

– Знаю. В этом дело?

Второй сказал:

– Рекорд мой. Вот в чем дело.

– Ну ведь я его еще не побил, можешь не волноваться. У меня остался всего один четвертак.

– Дай сюда, – сказал второй.

– Но…

– Давай, если не хочешь, чтоб было бо-бо, – сказал он, потирая кулак.

Я вытащил из кармана монету и бросил ему на ладонь. Охотно и яйца бы отдал. Они ушли, я остался стоять, глядя на Фархада.

– Можно мне пинту шнапса с корицей?

– На машине больше не играй, – сказал Фархад. – Только для ребятишек. Иди теперь.

Поднимаюсь по лестнице с единственным желанием лечь, погрузиться глубоко в себя, натянуть кожу, плотно застегнуть «молнию» до самого верха. Ноги тяжело топают по ступенькам, я отяжелел под грузом унижений. Топ-топ-топ, раз, два, три, четыре, наверх, открываем…

– Ши шишёл! – взвизгнула Стефани.

Я чуть не упал с лестницы. Начал пятиться, а они потянулись ко мне, сползая-хромая со ступеньки на ступеньку, как вампиры. И запели:

На нижней площадке я повернулся, выскочил в дверь и пошел быстрым шагом. Потом перешел на спринт, но они держатся у меня за спиной. Проворные девушки. Вряд ли удастся от них оторваться. К счастью, когда я на бегу задохнулся, они тоже. Ярдах в двадцати позади. Я снова пошел шагом.