Бахыт Кенжеев - Младший брат

— Извини, Марк, как-то все это звучит несерьезно. Я человек старой закалки, откровенный...

Пришла пора и Марку убедиться в живости темперамента своего С будущего тестя. Тот и впрямь редко кому давал договорить до конца.

— Э-э,—продолжал Марк беззлобно,—не торопитесь. Должен вам сказать, Сергей Георгиевич, что осенью меня принимают в партию. Впечатление было то самое, какого он и ожидал.

— За это надо выпить особо,—сказал посерьезневший Сергей Георгиевич. — Поздравляю от всего сердца. Нашего брата интеллигента нынче принимают со скрипом, уж кому-кому, а мне это известно досконально Еще раз поздравляю.

Марк с достоинством осушил свой стаканчик. Он знал, что теперь будут слушать по-другому, и под сияющим взглядом Светы поделился с прозаиком Ч. и Вероникой своими жизненными планами.

Так что кончить свои земные дни я рассчитываю в номенклатуре,—заключил он.—Цинизм простите, но тут вроде все свои. Между прочим, насчет партии. Мне очень пригодилась одна ваша недавняя статья.

— Которая?

— О Солженицыне. Я ведь чуть не на всю Контору знаменит кружком политпросвещения. По вашим материалам в основном и готовился.

Сергей Георгиевич, недовольно хмыкнув, принялся чистить зубы обломком спички. В Союзе писателей он ходил не то что в либералах, как бы в умеренных. Может быть, именно поэтому прозаик Ч., занимавший в разное время самые ответственные посты в аппарате Союза, до сих пор не попал в ЦК КПСС. Впрочем, общее мнение клонилось к тому, что это лишь вопрос времени. Хлебосольный хозяин переделкинской дачи, как писала к его пятидесятилетию «Литературная газета», стоял «в первых рядах непримиримых борцов за дело коммунизма на литературном фронте», Вот некоторые из его широко известных добрых дел. Не прозаик ли Ч. добился издания книги стихов одного из лучших русских поэтов, погибшего в 38-м году? Не он ли выхлопотал его вдове не только пенсию, но и московскую прописку? Не он ли в конце-то концов прославился на всю Москву жестокой простудой, свалившей его в постель как раз в тот день, когда его коллеги единогласно голосовали за изгнание Пастернака из своего Союза и высылку его за рубеж? Этому последнему случаю, правда, было уже больше пятнадцати лет, и здоровье Сергея Георгиевича с той поры несколько окрепло.

— Не хотел я писать этой статьи,—вздохнул Сергей Георгиевич.— Спорил, спорил с этими бараньими лбами в секретариате, даже в ЦК ходил...

— Зачем же писали?—бестактно осведомился Марк.

— Партийная дисциплина, Марк, как тебя там по батюшке. И к тому же, свято место пусто не бывает. Другой бы мог дров наломать, ну а в своих мозгах я, слава Богу, уверен.

— А не хотели-то почему?

— Да потому, дорогой мой, что мы с этим типом допустили серьезнейшую тактическую, чтобы не сказать стратегическую, ошибку. Весь этот шум вокруг «ГУЛАГа» бесконечно нам навредил. Создали рекламу, раз. Выглядим перед всем миром идиотами, два. Тоньше надо было действовать. Гораздо тоньше. Ты ведь обратил внимание, что в моей, например, статье, в сущности, ни одного кардинального возражения против «Архипелага» нет?

Марк приоткрыл рот, но сказать ничего не посмел. Он до сих пор не мог понять, к чему клонит хозяин, которого трудно было заподозрить в симпатиях к автору «Матрениного двора».

— То-то же. Много правды в этой книге. Документы, свидетельства — все правда. Другой вопрос, что читается она с гадливостью. Почему? — Сергей Георгиевич входил в раж и время от времени даже наставительно подымал массивный указательный палец.—Потому что труд, а, злонамеренный и, бэ, недобросовестный. Что за личность этот Солженицын? Я же его знавал со времен «Нового мира», каналью. Явился такой, видите ли, учителишка из Рязани, привез рукопись... пригрели, обласкали, помогали, прогремел на всю страну. Но—посади свинью за стол, она и ноги на стол. Оскорбился он, видите ли, что «Ивану Денисовичу» Ленинской премии не дали. И пошло-поехало! Письма подметные, скандалы, антисоветчина. Гонорары от «ГУЛАГа» он, понимаешь ли, жертвует каким-то недобитым диссидентам!—фыркнул прозаик Ч.—Не вчера родились, о швейцарских банках слыхивали...

— Не горячись, — заметила Вероника. — Ну, выставили его. Через пару лет никто и не вспомнит, что был такой. Зачем нервы зря портить?

— А затем, Верка, что я свое дело люблю делать чисто,—огрызнулся писатель.—Я литератор, пусть и партийный. Вот и обидно, что не мог я выступить по существу: кроме глав о власовцах, даже процитировать ничего не удалось. А «Иван Денисович» что из себя представлял? Частный случай. Единичную судьбу.—Трубка раскуривалась плохо, пришлось Сергею Георгиевичу зажечь еще спичку да и после этого изрядно потрудиться, чтобы выпустить наконец первый клуб ароматного дыма.— Но и в этой повестушке при известной злонамеренности можно было усмотреть некоторые—что?—обобщения. А возьми это, с позволения сказать, «художественное исследование». Полстраны, мол, доносило и сажало, а полстраны сидело—вот и вся его главная мысль. Беда в том, что даже называть эту мысль мы не имеем права, чтобы зря читателю голову не морочить. Да и вообще промахнулись мы с твоим Александром Исаевичем. Лет пять назад, а то и семь надо было спохватиться...

— Разумно,—согласился Марк.—Но вы знаете, Сергей Георгиевич, чтобы уж раз навсегда договорить на эту тему, один мой приятель говорил, что он где-то слышал, как кто-то вроде бы удивлялся тому, что наши газеты обожают поносить Запад, ФРГ в особенности, за короткую память. Мол, необходимо помнить уроки истории, преступления фашизм страдания народов. И вот этот кто-то поражался кампании против «Архипелага», уверяя, что и нашему народу вредно иметь короткую память...

Он говорил бы и дальше, все более озадачивая прозаика Ч., но тут Света принялась довольно яростно толкать его под столом ногой.

— Не слушай ты его, папка,—распорядилась она-—У него мозги бывает, совершенно не в том направлении работают.

— Почему же?—в прозаике заговорила мужская солидарность. — ему же надо отвечать своей клиентуре. И мнение довольно распространенное. Но, друг сердечный, опровергнуть его проще пареной репы. Ты сам сообрази...

Тут в дверь энергично постучали, распахнули ее без приглашения и в шагнувшем в комнату румяном человеке в штатском Марк признал полковника Горбунова. Облобызав гостя, Сергей Георгиевич усадил его за стол; захлопотала Вероника, накладывая ему закусок. Водкой полковник распоряжался сам.

— И не думай беспокоиться, Серега,—говорил он, перемалывая в челюстях кусок ростбифа,—все на мази. И доски, и полиэтилен, и даже рейки—все выписано прямо с базы, по госцене. Наши возможности все-таки не чета вашим, щелкоперским. Так что чуть просохнет—жди грузовика, и вырастут твои помидоры лучшим образом.