Макар Троичанин - И никаких ХУ!

Слава богу, наконец-то, родил то, что ожидалось, приговор оглашён. Стало легче и свободнее.

- Позвольте, - с достоинством прошу ликвидатора, - последнее слово обречённому?

- Давай, - буркнул президент - не бог, - только покороче, - посмотрел на часы, - обедать пора.

Кому, думаю, жрать хочется, а кому - в горло не лезет, и прошу:

- У нас в институте сложился отлично сработавшийся коллектив, в котором каждый дополняет каждого. Хотелось бы, чтобы в новой структуре он для пользы дела сохранился в неизменном виде.

Президентишка поднялся, давая понять, что время моё кончилось.

- Все научные работники институтов, - изрекает заключительный вердикт, - пройдут через сито аттестационной комиссии и будут трудоустроены в соответствии с её квалификационными выводами. Ты – тоже! – Божки за столом, как фарфоровые китайские статуэтки, дружно закивали головами. – Свободен! – то есть, выметайся, что я незамедлительно и сделал.

Выскочил в предбанник, чувствую под мышками – напарился. Секретарша и то переволновалась, спрашивает:

- Что так долго?

- Да так, - говорю небрежно, - пришлось мозги академикам прочищать. – Подхожу ближе и тихо интересуюсь: - Так мне можно надеяться?

Она нащупывает линейку, и быть бы мне битому дважды, если бы не зазвонил телефон.

Конечно, всё было не так, как мне хотелось и как я записал в дневнике – проще и прозаичнее, но самое главное осталось неизменным: с нового года все институты ликвидируются, будут образованы два крупных, объединённых, а вся научная братия просеется через переаттестацию. Тем я и обрадовал своих, пообещав, что буду бороться за каждого не на живот, а на костлявую, и за сохранение коллектива в любом качестве: лаборатории, проектной или тематической группы. Выслушали меня, уже привыкнув к скорому реформированию, спокойно, тем более что до нового года ещё жить да жить, да и после нового при нашей расейской медлительной раскачке академическая затея затянется не на один месяц. Макс, пожалуй, точно выразил общее настроение:

- И-эх-х! – кричит задорно. – И хлопнем же завтра в финале дверью! – и все поддерживают короткими восклицаниями, ожили совсем, переключившись с далёкого неприятного на близкое приятное. Расспрашиваем Макса, что из себя представляет наш соперник – он судил на линии последний полуфинал в той подгруппе – но штатный запасной только загадочно ухмыляется, не хочет нас заранее расстраивать. Говорит, что те сильны не техникой и скоростью, а нахальством и грубостью, и все игроки будто созданы для такой игры – широкие, особенно в заду, с мощной грудью и толстыми ляжками. Трудно нам будет, предупреждает, в единоборствах, играть надо без сближения, на точных коротких пасах. Раз надо, так и сыграем, и не таких обламывали!

Вечером устроили полноценную интенсивную тренировку. По-моему, никто из наших ещё не сполз с пикушки.

На этом дневник, к сожалению, обрывается.

- 5 –

Финальный футбольный матч решили для помпы провести на новом академическом стадионе, расположенном на задворках города, на пустыре, который по прогнозам седомудрых аналитиков Академии когда-нибудь станет спальным оазисом города, тесно застроенным 20-30-этажными домами с многоэтажными подземными гаражами и вертолётными площадками на крышах для эвакуации жильцов, если откажут лифты. Стадион начали строить ещё восемь лет назад, в юбилейный год Академии. Тогда бульдозеры срыли бугры и закопали ямы, расчистили поле от мусора и дёрна, выровняли более-менее, скорее – менее, укатали катками, поставили металлические футбольные ворота и входные ворота-арку с традиционной ажурной надписью «Добро пожаловать!», а спонсоры – Су-подрядчик – расщедрились на трибуны, установив по обеим сторонам поля сразу по три ряда деревянных скамеек на надёжных бетонных опорах, обещая в будущем заменить их на пластмассовые сиденья, поскольку ими удобнее кидаться. Невдалеке, примерно с километр, рядом с уже построенными многоэтажками в привычные пять этажей, возвели в трёхсменном темпе фешенебельную гостиницу-люкс для будущих ВИП-болельщиков из зарубежья, в которой временно поселили национальных академиков. Мелкие недоделки, естественные для наших масштабных строек, решили устранить после, но оставшихся сметных денег хватило только для того, чтобы водрузить посреди поля напоминающую гигантскую глыбу затвердевшего бетона и чёрной краской крупно написать на ней, чтобы никто не сомневался: «Здесь будет построен стадион!». С тех пор краска заметно поблёкла, но стела в память о будущем строй-шедевре сохранилась в тупой неприкосновенности, исправно служа местным псам в качестве адресной книги. Чтобы выкорчевать изрядно вросший в землю памятник академической несостоятельности, пришлось в утро финала пригнать мощный автокран и спецтреллер для перевозки. Руководивший опасными работами вице-президент по связям с общественностью и СМИ – един в двух лицах, а не два лица и два тела, как показалось со страху Викентию Алексеевичу на стресс-конференции у президента – распорядился, не мудрствуя лукаво, перетащить глыбу на соседний пустырь. Только сбросили груз, и вице утёр облегчительный пот, как к месту переселения стремительно подкатил чёрный кортеж из лендкрузера и двух мерсов. Из оффроуда неспешно вывалился низенький упитанный мужчина и потребовал немедленных объяснений, на каких-таких основаниях без согласования с районным муниципалитетом неизвестно кто и по неясному случаю занимает элитный земельный участок под строительство стадиона. Ошарашенный наездом вице-общественник тщетно пытался объяснить, что монумент полежит здесь временно, но местная власть ничего не хотела слышать, прекрасно зная, что у нас всё временное – навсегда. И пришлось снова загружать треллер и волочь искусственную скалу за дальнюю дорогу на дикое поле, густо заросшее тропическим бурьяном. Только сгрузили неприкаянную глыбину, как вокруг стали собираться какие-то люди с лопатами и, угрожая шанцевым инструментом, потребовали убираться прочь с их частных земельных участков, предназначенных для выращивания картошки и другого овоща, что сумеет вырасти. Помытарившись, горе-устроитель монумента, не мудрствуя лукаво, приказал везти его на двор Академии и там оприходовать для будущих торжественных нужд: у президента, вон, здоровье ни к чёрту.

На редкое развлекательное мероприятие собралась вся Академия с опекаемыми институтами. Пришли целыми семьями, с грудными отпрысками и дряхлыми предками. Все разрядились как на Выборы, то и дело слышались радостные окрики давно не видевшихся близких друзей и дальних родственников. Праздничное настроение усиленно подогревали многочисленные сборные ларьки и лотки, манившие плотно пообедавших дома зрителей разнообразной праздничной снедью. Здесь были и выуженные из прогорклого растительного жира национальные пирожки с мясными объедками, и итальянская пицца, неизвестная в Италии, и хот-доги, запрещённые ветеринарной службой в Штатах, и куриные ножки, отправляемые оттуда в качестве гуманитарной помощи в Африку и неведомо как залетевшие к нам, и истинно немецкие гамбургеры с хлебно-картофельными котлетами, и баварские булочки, проткнутые бледными баварскими же сосисками, покрытыми полиэтиленовой плёнкой, чтобы не вытекли, и белорусские картофельные чипсы из второсортной нашей муки, и деликатесные японские крабовые палочки из отходов минтая, и лоснящиеся от комбижира говяжьи колбаски из куриных шкур и сои, и многие-многие другие деликатесы, привораживающие голодные взоры сытых желудков. И, конечно, целые айсберги мороженого на любой вид и вкус: и из цельного китайского порошкового молока с минеральными добавками в вафельных стакашках, и брикетированные пломбиры, улучшенные сгущёнкой и шоколадно-ореховым мусором, и эскимо на занозистых щепочках в шоколадной фольге, и, особенно любимые детьми, эскимо, глазированные замороженной подсахаренной и подкрашенной водопроводной водой. Были даже торты из мороженого по цене на троих, но до такой степени деградации наши мужики ещё не дошли, и согревающиеся молочно-кремовые сласти умирали, тая в прозрачных саркофагах. По всему периметру футбольного поля в отдалении от деревянных седалищ разместились неисчислимые шашлычно-ядерные установки, нещадно дымившие тошнотворным жирным угаром, и рядом с ними – снарядные ящики, забитые разнообразными пивными зарядами на любой вкус и объём, разливанные из одной бочки, заквашенные на хлорированной воде и обильно напичканные дурящими добавками. В общем – праздник по душе, а не по календарю: и зрелище, и жратва, и питьё, и приличная компания. Всё было устроителями учтено, кроме всегдашней мелочи: не было сортиров, и приходилось после пива бежать в далёкие кусты или в подъезды дальних домов, снижая праздничный тонус.