Бахыт Кенжеев - Иван Безуглов

Шахматова, держась в нарочитом отдалении от Ивана, изредка кидала на него многозначительные взгляды, как бы напоминавшие ему о том ультиматуме, который она поставила перед ним в баре на улице Кресент. А он, казалось, упорно не замечал этих пронзительных выстрелов ее прекрасных черных глаз. Вежливый и сосредоточенный со всеми, он предпочитал беседовать с Верленом, отдавая должное таланту и опыту своего канадского хозяина. Надо ли говорить, что Татаринов, по обыкновению, вел себя, как истинный шут, то и дело прикладываясь к плоской фляжке с чем-то коричневым, торчавшей у него из кармана потертых джинсов. В какой-то момент Таня даже засомневалась в его умении вообще владеть пером - его претенциозные сочинения выдавали человека хоть и ограниченного, но все -таки думающего, а от живого Тататринова мало что исходило, кроме желания поразить публику то пошлой шуткой, то высокоумным рассуждением, исполненным ложной многозначительности. И только Федор со Светой источали подлинное, ничем не замутненное счастье. Немудрено! Ведь они впервые оказались вдвоем с друг другом на несколько дней подряд, впервые получили возможность разговаривать часами, и пускай это были разговоры о деле - разве не дело в первую очередть интересовало их, разве не на общем деле собирались они, как начала подозревать Таня одновременно с Иваном, строить свою общую судьбу?.

- Таня, - Иван взял ее за руку, - Посмотри вниз.

На крошечной каменной площадке под обрывом, у самой грохочущей воды, среди фигур в ярко-желтых непромокаемых плащах, она различила обнимающихся Федора со Светой, а рядом с ними - долговязую, сгорбленную фигуру Татаринова. Видимо, кинозвезда тоже находилась в толпе любопытствующих, хотя, когда Верлен рассказывал об этой достопримечательности водопада - нарочно прорубленном тоннеле в древней скале, который вел прямо к воде, - она повизгивала и клялась никогда туда не спускаться. .

- Мы спустимся туда попозже, когда наши друзья вернутся. А пока я хочу кое-что рассказать тебе.

- Только не называй их всех нашими друзьями, прошу тебя, Иван. Вчера за ужином, стоило тебе отлучиться в бар, Татаринов, напившись, кричал, что ты идеальный герой комикса. Даже Анна была шокирована. Или этому не стоит удивляться? - вдруг добавила она с вызовом.

- Разве такой тип, как он, может меня уязвить? - Иван сдержанно улыбнулся. - Да и что плохого в героях комиксов? Это мужественные, простые, красивые люди, только проблем у них поменьше, чем у нас. А что до Анны... помнишь, как я говорил тебе о предательстве и о невозможности любить?

- Конечно, - вздрогнула Таня. Она не ожидала, что здесь, над рокочущим водным потоком, Иван заведет этот разговор.

- Мне было семнадцать лет, - задумчиво начал Иван, - я учился в школе на Чистых прудах. Круглые отличники редко бывают вожаками у товарищей, но я был исключением. Первый по всем предметам, из влиятельной семьи, незаурядный спортсмен... что еще нужно, чтобы завоевать уважение друзей?

- Многое, Иван, - не удержалась Таня.

- Значит, и это многое у меня было, - сказал Безуглов с неожиданной горечью. - Не стану скрывать, Таня, что я был влюблен, как и положено в моем возрасте. Это была любовь нежная и чистая, но все одноклассники были уверены - Иван Безуглов и первая красавица нашей школы дали друг другу слово пожениться, как только им исполнится по девятнадцать лет. Какое это было золотое время, Таня! Никогда не забуду зимних вечеров на катке, когда Анна, в пушистой беличьей шубке и вязаной шапочке, резала лед Чистых прудов своими фигурными коньками. А вечера в нашей квартире, когда мы вместе готовили уроки- А любительские спектакли, на которых уже тогда блистала Анна! Никто не сомневался, что этой паре суждено большое будущее. Анна уже тогда успела сняться в кино на двух-трех эпизодических ролях, и место в актерском институте было ей обеспечено. Меня ждал университет и карьера экономиста, скорее всего - международника. Анна очень нравилась отцу, да и мать была от нее в восторге, хотя и предупреждала меня об опасностях, подстерегающих любого простодушного мужчина, связавшего жизнь с этой ослепительной и, что греха таить, самовлюбленной красавицей. Но я был ослеплен, я верил, что на всю жизнь буду счастлив и беззаботен, я верил всем клятвам, которые мне давало это чистое существо...

Грохот водопада заглушал слова Ивана, и Таня пододвинулась к нему совсем близко. Она видела, что в этот миг решительного прощания с прошлым он, как никогда, нуждался в ее помощи. Внизу по пенистой поверхности воды сновал утлый кораблик с туристами, задиравшими любопытные головы к сплошной стене ревущей влаги. Она пристально посмотрела в глаза Ивану, не в силах разобрать, слеза ли катится по его мужественной щеке, или капля воды, брошенная резким порывом ветра.

- В тот зимний вечер Анна вновь была у нас в гостях. До десяти часов мы готовились к контрольной по физике - бедная красавица совсем не разбиралась в естественных науках, и мне пришлось часа два объяснять ей простейшие законы электричества. Мать напоила нас чаем с малиновым вареньем. Даже отец, обычно допоздна работавший в своем кабинете, вышел на это чаепитие и долго расспрашивал нас о будущем. Анна была так влюблена в меня, что не делала секрета из наших планов ни перед своими родителями, ни перед моими. Помню, как отец довольно кивал седеющей головой, глядя на ее гордое лицо, покрытое стыдливым румянцем. Я вышел проводить ее. Мы шли по переулкам, под падающими хлопьями мягкого снега, я держал ее за руку в трогательной вязаной варежке, а потом мы неумело целовались у нее в подъезде, и вздрагивали при звуках шагов на темной лестнице, и шептали друг другу слова нежности - только нежности, ведь мы не знали тогда, что такое страсть...

Таня молчала, понимая, что Иван рассказывает ей самое заветное - из тех воспоминаний, что есть у любого, но куда обычно нет доступа даже самым близким. И все же она отважилась положить свою руку ему на плечо и невесомым движением прикоснуться к его щеке.

- Когда я вернулся домой, - крепкий голос Ивана задрожал, - все было уже перевернуто вверх дном, и трое офицеров КГБ вытряхивали книги и распарывали подушки. Они пытались найти деньги и драгоценности, ничтожества! Как будто отец, даже и нарушая их бесчеловечные законы, преследовал личную выгоду! Мать, бледная, как смерть, сидела в углу, не в силах вымолвить ни слова. А отец, не скрывая брезгливости к этим подонкам, улыбнулся мне, будто ничего не происходило. Дом был разорен. Они даже отобрали у матери обручальное кольцо, ее единственную драгоценность, а в протокол обыска внесли случайно оказавшиеся у отца номера эмигрантских газет, которые он привозил из зарубежных командировок ради экономических статей. Стук двери, когда она захлопнулась за этими подонками, уводившими отца, показался мне ударом молотка о крышку гроба.