Бахыт Кенжеев - Иван Безуглов

- Он будет жить, доктор? - спросил Безуглов неожиданно дрожащим голосом.

- Кажется, да, - кивнул врач, - хотя я ни за что не могу ручаться.

- Проклятые деньги. Сколько зла из-за них в мире. Особенно из-за наличных. Отвезите раненого в бывшую больницу ЦК КПСС, - он протянул доктору скорой помощи десять стодолларовых бумажек, - там теперь принимают за плату, но могут оказать самую лучшую помощь. Сегодня вечером я позвоню в больницу. - Он наклонился к лежавшему без сознания Лермонтову, и скорбно вздохнул.

Между тем из подоспевшей "Волги" уже вылезал Татаринов с киноактрисой.

- Какой ужас, - от вида крови на распростертом теле Татаринов зажмурился. - Так вот что случается в жизни бизнесменов, господин Безуглов?

- Это не материал для вашей писанины, - резко отпарировал Иван. - Это настоящая жизнь, с ее трагедиями и драмами, и вам никогда не понять ее. Поехали, Евгений Абрамович, а вы, друзья мои, останьтесь здесь, дайте показания милиции. Боюсь, что в такой ситуации нам с Баратынским лучше всего, не теряя времени, мчаться в банк.

Как ошибался Иван Безуглов! Если бы не нападение политруков, он, возможно, предпочел бы изменить своим принципам и отвезти свое состояние не в банк, а в надежный сейф в своем офисе. В выходившем через полтора часа из высоких, украшенных резьбой дверей банка сгорбленном, подавленном человеке с выражением бессильной растерянности на суровом лице никто не признал бы того счастливого и преуспевающего молодого бизнесмена, который так недавно проносился над Атлантикой в самолете лучшей авиакомпании мира, бережно держа на коленях увесистый кожаный чемоданчик, который по-прежнему был у него в руке... и номерные замочки никуда не исчезли... но был он огорчительно пуст.

То, чего не смогли сделать вооруженные бандиты, легко удалось одним росчерком пера недальновидным бюрократам из российского правительства.

Обессиленный, Иван забрался в машину и сел между недоумевающими телохранителями. Такой драмы он еще не испытывал никогда в жизни - если не считать ареста отца. Правда, в этот раз речь шла только о богатстве и власти, а в тот - еще и о потере любимого человека. Это утешение заставило Безуглова слабо улыбнуться. По крайней мере, у него оставалась Таня.

- Я предупреждал тебя, - говорил между тем Баратынский без своего обычного ехидства, скорее с истинным сочувствием, - если законы несовершенны, соблюдать их не следует. Это новое постановление о замораживании всех поступивших из-за границы валютных средств в сумме больше пятидесяти тысяч долларов, вступившее в силу с сегодняшнего дня, даже не было опубликовано. И вот из-за своих дурацких принципов честного бизнесмена, любезный мой президент, ты лишился всего своего состояния. Нынешняя власть по-прежнему верна коммунистическим принципам - она все еще считает интересы государства важнее интересов отдельного человека.

- Деньги не конфискованы, а заморожены, - глухо возразил Безуглов, - рано или поздно их вернут.

- О да, - саркастически засмеялся Баратынский. - Ловкие дельцы в прошлый раз, когда правительство сделало такой же шаг, скупали замороженные средства из расчета один к трем. Теперь, когда сроки освобождения твоих средств неопределены, у тебя могут купить их в лучшем случае один к десяти. И то вряд ли. Ты, надеюсь, не забыл, что завтра к девяти утра мы должны выплатить разнообразным кредиторам пятьдесят семь миллионов рублей?

- Они подождут, - сказал Безуглов не слишком уверенно. - У меня с ними очень хорошие отношения.

- Нет. Не забывай, что в России нет закона о защите компаний при грозящем банкротстве. Кредиторы могут в считанные часы добиться описи твоего имущества и конфискации всей компании в свою пользу. Даже прибыль от сделки с кактусами достанется им, как твоим правопреемникам. Даже замороженные два миллиона долларов. Ты видишь, какую скверную службу сослужил нам всем твой идеализм.

- Нам всем? - встрепенулся Иван Безуглов, и в глазах его появилось выражение глубокой боли. - Ты забыл, Евгений, что в компании есть предатель. Это он сообщил Зеленову и его шайке, что мы возвращаемся с наличными. Это он выдал весь ход переговоров с корейцами и мексиканцами. Какую еще подлость он сделает?

- Или она, - сказал Баратынский ледяным голосом. - Ты подозревал благородного Лермонтова, ты, возможно, подозревал даже меня...

- Тебя - нет, - сказал Безуглов искренне. - И Тютчева тоже нет.

- Так кто же тогда остается, Иван? Подумай хорошенько, не заставляй меня называть этого имени. Ты опытен в делах, но бесконечно наивен, когда речь о частной жизни, тебя так легко поймать на крючок. Боюсь, что ты пригрел на своей груди ядовитую змею в прекрасном обличье... Однако она сама выдала себя. Помнишь, я занимался якутскими алмазами? Ты думаешь, я не отличу подделки от настоящего бриллианта? Кольцу на ее прекрасном пальце цена по меньшей мере десять тысяч долларов. Думаю, что ты не давал ей таких денег.

Баратынский говорил по-английски, чтобы не поняли телохранители и Жуковский, и те смущенно переглядывались. Обычно шеф и его заместители не таили от них содержания своих разговоров. Да и пол лицу президенту они видели, что стряслось что-то неладное, и постепенно их жесткие, словно выточенные из меди лица, становились все сосредоточенней и мрачнее. А слова старинного друга, казалось, поражали Ивана в самое сердце.

- Не мучай меня, Евгений, - почти простонал он, когда автомобиль, наконец, притормозил у подъезда офиса. - Дай мне побыть одному.

Он прошел под озадаченными взглядами сотрудников (ни разу не видевших его таким подавленным) к себе в кабинет и в отчаянии схватился крепкими руками за свою прекрасную голову. Тани не было - он попросил ее поехать вместе с раненым в больницу и быть с ним, покуда врачи не скажут чего-то определенного. От кого она получила кольцо? Или это все-таки искусная имитация? Он решил прямо спросить об этом любимую - в худшем случае могло оказаться, что кольцо получено в подарок от Верлена, и она, обрученная с Иваном, конечно же, не должна была брать его, но, возможно, пожалела старика или поддалась обаянию минуты...

В рассеянности он включил свой "Макинтош". Улыбающаяся фигурка компьютера на экране не успокоила его, как обычно, а только заставила глубоко и горько вздохнуть. Все это - и верных сотрудников, и богатство, и влияние - он мог завтра потерять. Но все эти потери вдруг показались ему ничтожными по сравнению с возможностью лишиться Тани. Он вспомнил ее влажные губы, раскрытые навстречу его собственным над Ниагарским водопадом, вспомнил, как смущенно она трепетала в ответ на его робкие ласки в гостиничном номере, как нежно попросила его подождать до свадьбы - и из его груди вырвался глухой стон загнанного льва.