Аласдер Грей - ЛАНАРК: Жизнь в четырех книгах

Через два дня он получил телеграмму:

«НЕМЕДЛЕННО ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ В ХУДОЖЕСТВЕННУЮ ШКОЛУ. ВЧЕРА НАЧАЛСЯ ВЫПУСКНОЙ ЭКЗАМЕН. ПИТЕР УОТТ».

Здание школы выглядело, как никогда, непрочным; на пороге старой студии остальные студенты встретили Toy ироническими приветствиями. Мистер Уотт, пробормотав: «Лучше поздно, чем никогда, Toy», вручил ему бумагу с указанием нарисовать декоративную панель для столовой роскошного лайнера. Он взял древесноволокнистую плиту и половину утра изображал на ней тритона и сирену, которые нацеливались ножом и вилкой в хвосты друг друга, а потом заявил:

— Вот все, на что я способен, мистер Уотт. А теперь мне пора в церковь.

— Погоди минутку! На этот экзамен вам дается полтора месяца. Им определяется половина оценки диплома.

— Знаю, сэр. Простите, но я должен вернуться в Каулэр. Видите ли…

— Ты не вернешься в Каулэр. Ты пойдешь сейчас со мной к секретарю.

Минут десять-пятнадцать Toy стоял под дверью конторы и был впущен — непривычная формальность — помощницей секретаря. Мистер Пил и мистер Уотт сидели по одну сторону длинного стола, напротив, в большом отдалении, стоял одинокий стул. Toy опустился на него, и несколько секунд в комнате царила грозная, как в трибунале, тишина. На лицах обоих визави было написано столь глубокое неодобрение, что Toy инстинктивно расфокусировал взгляд, сделав картинку нечеткой. Наконец секретарь произнес:

— Нет ли у тебя. Toy, жалоб на плохое обращение с тобой в этой школе?

— Никаких. Со мной обращались очень хорошо.

— Верно. И все же ты пренебрег нашим советом, отвергал наш авторитет и вынудил нас ладно бы отступить от правил или нет, изобрести новые правила, только бы избежать твоего отчисления. Конечно, мы учитывали состояние твоего здоровья — я говорю не только о здоровье физическом.

Наступила тишина, и Toy вставил:

— Спасибо, сэр.

— Поступая сюда, ты подписал бланк заявления о приеме. Это заявление есть не что иное, как договор — договор, который ты возобновлял в начале каждого учебного года. На договорах держится общество, Toy. Власть, бизнес, индустрия — все это результат того, что люди берут на себя обязательства и работают, чтобы их выполнить. В обмен на постоянный денежный грант ты обещал готовиться к получению диплома живописи от Шотландского департамента образования. Эта школа существует, чтобы давать такие дипломы. По словам мистера Уотта, ты отказался выполнять экзаменационную работу.

— Но я ее сделал.

Мистер Уотт спросил:

— Что станут думать об экзамене другие студенты, если тебя пропустят на основании работы, выполненной за полдня?

— Мистер Уотт, я понимаю, что экзамены в школе нужны, и согласен, что многие студенты стараются исключительно ради бумажных свитков с печатной надписью от властей. И, мистер Пил, меня глубоко затронули ваши слова в защиту договоров и обязательств, потому что, если их не соблюдать, у нас наступит анархия. Я не отрицаю вашу правду, я только противопоставляю ей свою. Этот экзамен ставит под удар важную работу. Было бы непростительной профанацией моего таланта расходовать его на легковесные украшения для несуществующего лайнера. Но я понимаю ваши затруднения. Вы должны заботиться о художественной школе, в то время как я забочусь о художестве. Решение простое. Не выдавайте мне этот диплом. Обещаю не протестовать. Пользы от диплома никакой, разве что тем, кто собирается заниматься преподаванием.

Toy подался вперед, чтобы уловить в глазах секретаря огонек удовлетворения и согласия, но увидел, что лицо его съежилось и пошло морщинами, и, охваченный чувством одиночества, откинулся назад. Секретарь проговорил:

— С подобной интеллектуальной заносчивостью я сталкиваюсь впервые в жизни. Уж и не помню, когда в последний раз мне было так скверно на душе. Сидишь как ни в чем не бывало, объясняешь, что черное — это белое, и ждешь моего согласия. Не знаю, какой тебе дать совет, но скажу вот что: если ты сию же минуту не вернешься к экзаменационной работе, твоя связь с художественной школой прерывается сегодня и навсегда.

Toy кивнул и, едва помня себя, вышел из конторы, отправился наверх, в студию, пытаясь думать о забавных пустячках, которыми можно было бы заполнить задний план экзаменационной панели. Он все замедлял и замедлял шаги, потом остановился и повернул назад. По пути вниз он встретил подымавшегося мистера Уотта. Они сделали вид, что не замечают друг друга.

На следующий день в церковь вошел его отец и крикнул:

— Спускайся, Дункан, и прочти это!

Toy обтер кисть и спустился.

— Прочти это, — распорядился мистер Toy, негнущейся рукой протягивая письмо.

— Нет необходимости.

— Черт возьми, читай!

— Нет. Оно от мистера Пила, с объяснением, почему меня отчислили.

— Боже, ты загубил свою жизнь.

— Рано делать выводы.

— На что ты собираешься дальше жить?

— У меня еще сохранился остаток гранта. И священник говорит, когда роспись будет готова, прихожане, быть может устроят для меня сбор.

— Сколько же тебе достанется? Двадцать фунтов? Четырнадцать? Восемь?

— Я сделаюсь известным, отец. Мне станут заказывать новые работы, платные, в кафе и пабах. Плафон готов. Что ты нем думаешь?

— Я не сужу о живописи, Дункан! Полагаюсь на мнение специалистов. А ты со своими специалистами расплевался.

— Ценны только два мнения: твое и мое, других специалистов тут нет. Пожалуйста, посмотри мой плафон! Тебе не нравится? Взгляни на ежика! Я скопировал его с сигаретной карточки, которую ты вложил мне в альбом, когда мне было пять. Помнишь? «Дикие животные Британии» Уилла? Так и просился в этот угол. Неужели не нравится?

Мистер Toy сел на угол престола и спросил:

— Сынок, когда я буду сам себе хозяин?

Toy был ошеломлен.

— Сам себе хозяин? — повторил он.

— Да. Когда я смогу жить так, как мне хочется? Мне совсем не по вкусу работать в городе счетоводом. Этим летом я собирался устроиться на работу в Ассоциацию молодежных турбаз Шотландии или в Кемпинг-клуб. Платят гроши, но я мог бы вволю ходить пешком, карабкаться в горы и общаться с теми, кто мне по душе. Мне вот-вот стукнет шестьдесят, но здоровье, слава богу, в порядке. Я ждал, что ты получишь работу в художественной школе. Четыре года назад Пил заверил меня, что это не исключено. Но ты предпочел стать социальным инвалидом. То ли дело Рут! Она живет независимо.

— Я тоже живу независимо. Если я недавно питался за твой счет и жил под твоим кровом, то это потому, что я был болен, — угрюмо буркнул Toy.

Он расстроился, поскольку никак не ожидал, что его отец станет зарабатывать себе на жизнь любимым занятием.

— Сынок, я совсем не против помогать тебе, — мягко проговорил мистер Toy. — Послушай, я собираюсь еще по крайней мере год платить аренду за дом, хотя я там не живу. Мы двое можем использовать его как базу, отправную точку. Конечно, я предпочел бы, чтобы ты сам оплачивал свои счета за электричество.