Аласдер Грей - ЛАНАРК: Жизнь в четырех книгах

Появились огромные жуки. Они заполонили город. Они были пять футов длиной и формой походили на гребные шлюпки с усиками, с ротовыми отверстиями на животе. Они проникали в каждое жилище и выкидывали из окон мебель и трупы. Они опасались открытых пространств и преодолевали их торопливыми перебежками. Toy, скорчившись, забился в угол между двумя жуками, которые равнодушно ощупали его своими колыхавшимися в воздухе усиками. Лишенные глаз, они приняли Toy за своего, поскольку он, подражая им, пригнулся к земле и передвигался на корточках.

Наутро Toy проснулся больным и провалялся с простудой в постели целую неделю.

Выздоравливая, Toy утешался мыслями о Марджори и вернулся на занятия, полный тревожных надежд. И опять, когда он стоял на лестнице, разговаривая с Макалпином и Драммондом, Марджори прошла мимо, словно не заметив его и не помахав рукой. Toy изумленно смотрел ей вслед, думая, не догнать ли ее, чтобы ударить. Ведь она наверняка его видела! Зачем же притворилась, будто нет? Или он сам виноват? Быть может, в тот вечер, что они провели вместе, он ей наскучил или разочаровал совершенно непростительно. Часом позже Марджори весело поздоровалась с ним в школьной лавке, глядя в глаза с застенчивой открытой улыбкой.

— Привет! — отозвался Toy, не в силах скрыть радости.

— Ты болел, Дункан?

— Немного.

— И не стыдно тебе?

Марджори продолжала улыбаться, но в голосе ее слышалось сочувствие.

В последующие недели Марджори была для Toy источником нараставшего беспокойства и одновременно восторга. Он Рассказал ей о мастерской, которую снимал в складчину возле Келвингроув-парка.

— Это огромная мансарда, но каждому из нас обходится всего несколько шиллингов в неделю. По пятницам мы собираемся там после занятий и по очереди готовим какое-нибудь знатное угощение. Почти всем помогают подружки, зато Кеннет — настоящий шеф-повар. Прошлый раз он приготовил испанский луковый суп с гренками — объеденье. В ближайшую пятницу моя очередь, я хочу сварить хаггис [7] Хаггис — национальное шотландское блюдо из бараньих потрохов (сердце, печень, легкие), порубленных с луком, толокном, салом, приправами и солью и сваренных в бараньем желудке. . В магазинчике на Аргайл-стрит продаются большие и вкусные, особенно они хороши с репой и приправами. После ужина мы выключаем свет и у огня слушаем пластинки — джаз и классику. Тебе стоит прийти.

— Это замечательно. — Марджори вздохнула. — Мне бы очень хотелось.

— Что же мешает?

— Видишь ли… у меня есть подруга, с которой мне непременно нужно встречаться по пятницам.

В перерывах на обед и чай Toy и Марджори сидели в столовой вместе или отправлялись в кафе и возвращались, держась за руки и разговаривая. Toy записался в школьный хор, потому что Марджори там пела, и после поздних спевок провожал ее до дома. У калитки сада оба, внезапно умолкнув, соединяли губы в привычном ритуале, потом Марджори ускользала, ласково пожелав спокойной ночи, a Toy оставался в том же замешательстве, что и после первого поцелуя. После занятий Марджори со словами «Извини, я на минутку» исчезала в женском туалете, и Toy приходилось дожидаться ее минут пятнадцать. Если Toy был в компании друзей, Марджори его не узнавала. Эти обиды копились в душе Toy, перерастая в негодование, которое мгновенно улетучивалось, стоило Марджори ему улыбнуться. Если их тела случайно соприкасались, Toy заливал поток безмолвной умиротворенности: он чувствовал, что до прикосновения к Марджори покой был ему неизвестен. Даже в самом мирном состоянии его осаждали страхи и воспоминания, надежда и вожделение, создавая сумятицу мыслей и слов. От соприкосновения с Марджори все это умолкало: в сознании оставалось только ощущение руки или колена, близкого присутствия Марджори, солнечного света на крышах домов или облака в оконной раме. Такое случалось нечасто. Самое частое удовольствие заключалось для Toy в утреннем пробуждении: слушая гульканье голубей возле дымоходов, он воодушевлялся мыслью о том, что скоро увидится с Марджори. Являвшимся в это время словам помогало гармонично сочетаться воспоминание о ней. Toy писал стихи и на ходу совал листки в руку Марджори, когда они сталкивались в школьных коридорах. Toy завел привычку причесываться, чистить зубы, полировать ботинки, менять белье дважды в неделю, а рубашки (к неудовольствию мистера Toy, занимавшегося стиркой) — четыре раза. Костюм в полоску он надевал и в школу, удаляя пятна краски скипидаром, от которого на коже ненадолго выступала сыпь. Toy усвоил манеру шутливо обращаться с другими девушками. Ему казалось, что он вызывает у них интерес к себе.

Как-то после занятий Toy увидел Марджори в компании у корпуса пристройки. Марджори улыбнулась и помахала ему рукой. Toy спросил:

— Марджори, ты не забыла про сегодняшний вечер?

Та с расстроенным видом замялась:

— Нет, Дункан… Дункан, знаешь, я… Видишь ли, я сегодня вечером точно занята… Это не увертка — у меня и в самом деле полно работы.

— Ничего страшного, — с улыбкой успокоил ее Toy.

В столовой он увидел Макалпина, который сидел за столиком в одиночестве. Toy сел рядом и, уронив голову на стол, стиснул ее руками.

— Будь она проклята, — глухо промычал он. — Проклята. Проклята. Проклята.

— Что на этот раз?

Выслушав объяснение, Макалпин заметил:

— Она тебя боится.

— Исключено. Я не агрессивен. Даже при мастурбации я никогда не воображаю жестокостей к каким-либо невыдуманным девушкам.

Помолчав, Макалпин пояснил:

— Представь себя на месте тихой, застенчивой девушки, не свободной от условностей, которая недавно окончила платную школу, где гордятся юными благовоспитанными выпускницами. За тобой приударил неглупый юноша, во многом непохожий на других. Он держится учтиво, но и одежда, и волосы у него выпачканы в краске, дыхание у него неровное, а кожа… кожа частенько… м-м-м… представляет интерес для медиков. Как бы ты к нему отнесся? Учти, что тебя приучили держаться с людьми тактично.

— Я думал об этом, — проговорил Toy. — При новой встрече я сдержанно ей кивну, и она будет особенно внимательна, начнет участливо расспрашивать. Предложит выпить по чашечке кофе вместе. Да нет, она меня хочет. Слегка. Иногда.

— Возможно, она ледышка.

— Конечно, ледышка. Я тоже. Но все до единого меняются: даже куски льда точно растают, если их тереть друг о друга достаточно долго. Быть может, она и не ледышка. Быть может, любит кого-то другого.

— Она прямодушна, Дункан. Сомневаюсь, что у нее кто-то есть.

— Сомневаешься? Но всякий раз, как мы встречаемся, она становится все оживленней, и я чувствую, что, наверное, она в кого-то влюблена.