Марина Юденич - Welcome to Трансильвания

— А если не восстановится?

— Тогда действительно пойду в деревню. Звонить старым дедовским способом. «Але, барышня!»

— Пойдем сейчас!

— Ты спятил!

— Ну, пойдем, ты все равно не спишь!

— Как раз собираюсь. И что за спешка? Ты хочешь права первой ночи? Обещаю! Как только тарелка придет в чувство — ты будешь первым, кто ею овладеет. А теперь иди спать.

— Спать?! Нет! Это невозможно. Тарелка! Я не могу зависеть от какой-то тарелки! Нет! Я пойду один! Прямо сейчас.

— Вольному — воля…

Костаса действительно здорово клонило ко сну.

К тому же, как никто другой в маленьком лагере, он понимал тщетность торопливой журналистской возни.

И потому, с одной стороны, откровенно сочувствовал парню.

С другой же — о, двуликий Янус, вечно обитающий в лабиринтах наших душ! — осознавал себя единственным счастливым, но тайным его соперником.

И потому испытывал некоторое раздражение, наблюдая отчаянные усилия, не имеющие, в сущности, уже никакого смысла.

Быть может, впрочем, это было смутное чувство неловкости или даже вины.

Слишком уж неравным, как ни крути, вышло соперничество.

Заснул он тем не менее легко и крепко спал до обеда, как, впрочем, и вся счастливая экспедиция.

Однако, проснувшись, Костас не обнаружил ничего приятного и даже обнадеживающего.

Все было по-прежнему.

Тарелка упрямо не желала «приходить в чувство», а вызывающее «satellite not found», похоже, намертво прилипло к маленькому табло на корпусе телефонного аппарата.

Впрочем, особой тревоги у него не возникло.

Все еще — не возникло.

И позже, за обедом, когда вся компания в лицах проигрывала вчерашние метания всклокоченного журналиста, от души над ним потешаясь, Костас смеялся вместе со всеми.

Предчувствия?

Сколько раз потом, позже, когда все уже произошло, его спрашивали о предчувствиях?

Раз сто, никак не меньше.

Сам же он последние дни, случалось, часами напролет думал о том же. Вернее, вспоминал, анализировал, пытался обнаружить в этом совсем недалеком прошлом какой-то отголосок грядущей трагедии.

Предупреждающий знак судьбы.

Пусть даже намек — незначительный и невнятный.

Не было ничего!

Не было!

Костас готов был принести любую клятву.

Но что за толк в клятвах теперь, если в тот день настроение у всех было превосходным.

— Костас! — Доктор Эрхард заглянул к нему спустя некоторое время после обеда. — Ваша связь все еще бастует?

— Как и ваша, профессор.

— Да-да. Не могу сказать, что я так уж горю желанием сообщить миру о нашей находке, тем более что наш молодой друг наверняка уже растрезвонил об этом. И — можете не сомневаться! — к тому же дал волю своей фантазии. Однако для серьезных опасений, пожалуй, нет оснований. Череп Влада Третьего — не летающая тарелка, и потому нашествие любопытствующих нам не грозит. Связь с миром, однако, нужна. В конце концов, я должен сообщить о том, что произошло, официально, и в первую очередь тем, кто, собственно…

Рихард Эрхард неожиданно замялся.

Костас держал вежливую паузу, что отнюдь не мешало ему мысленно продолжить смешавшегося профессора:

«…заказал наши изыскания и щедро финансирует деятельность экспедиции. Об этом можете не беспокоиться, герр профессор. Давно исполнено».

Пауза между тем затянулась.

И Костасу попросту надоело ждать.

— Я вас понимаю, Рихард. Связь, разумеется, надо восстановить. Собственно, я и собирался именно сейчас идти вниз, в деревню. Позвонить. Сообщить. Возможно, заказать новый комплект аппаратуры. И вообще прояснить обстановку. Так что если у вас нет возражений…

— Нет-нет, какие могут быть возражения? Вот только… новый комплект? Он вряд ли понадобится. По крайней мере в этом сезоне. Думаю, нам скажут, что пора сворачивать работы. Тем более теперь, когда есть такой результат. Так что отправляйтесь, друг мой. И поторапливайтесь, с каждым днем темнеет заметно раньше. Впрочем, если вдруг что-то задержит вас дотемна — не беда. Вернетесь завтра утром, в деревне, кажется, можно переночевать…

«И еще как!» Костас снова мысленно подхватил неспешную речь профессора.

В памяти немедленно отразилось нечто совершенно конкретное.

И настолько приятное во всех отношениях, что, легко спускаясь по склону горы, он уже совершенно точно знал, что никак не успеет вернуться в лагерь до наступления темноты.

Равно как и то, где, и тем более с кем, проведет ближайшую ночь.

Какие там предчувствия и знаки судьбы!

Умный тридцатисемилетний мужчина, как ребенок, радовался предстоящим забавам.

Мог ли он знать, что маленькие плотские радости, которые на самом деле ожидали его в крохотной деревушке внизу, сутки спустя чужая, бесстрастная рука, поразмыслив, втиснет в короткое, емкое и не слишком приятное на слух слово — алиби.

Спасая тем самым его, Костаса Катакаподиса, свободу, а быть может — и жизнь.

Мог ли он знать?

И кому из смертных, скажите на милость, вообще по силам предположить такое?!

В лагерь он возвратился ранним утром.

Косые яркие солнечные лучи насквозь пронизывали пространство.

Тонкая предрассветная дымка еще клубилась, цепляясь за мохнатые лапы деревьев, пыталась избежать неминуемого, задержаться на поверхности земли, спрятаться в густых зарослях кустарника, залечь густыми тенями вокруг замшелых крепостных развалин.

Тщетно!

Наступающий день безжалостно гнал ее прочь.

Ему хотелось быть ярким и красочным — полутени были ни к чему.

Лагерь вопреки ожиданиям Костаса еще спал.

Это была воистину нечаянная радость, потому что физическое состояние блудного сына никак не располагало к общению с кем-либо.

Радости жизни, вкушенные накануне, теперь жестоко терзали тело.

Что же касается души, то она дремала, избегая воспоминаний.

Так было спокойнее.

Утро было прохладным, как, впрочем, почти всегда теперь, в конце августа.

Ночи — те и вовсе были студеными и сырыми.

Совсем осенними уже стали ночи.

И, тем не менее, полог палатки Джилл Норман оказался распахнутым.

Это было странно — даже мутное с похмелья сознание Костаса отозвалось слабым удивлением.

Во-первых, Джилл постоянно мерзла даже в теплую погоду. Что уж говорить о промозглой ночи!

Во-вторых, и это было известно Костасу лучше, чем кому-либо в экспедиции, девушка постоянно простужалась. Он, в свою очередь, исправно снабжал ее лекарствами, которые Джилл потребляла с явным удовольствием и немедленно требовала новых. Джилл Норман опреде-денно принадлежала к той породе женщин, которые обожают лечиться.

И помешаны на своем здоровье.

Вот в чем было дело!

Распахнутый полог ее палатки крепко зацепился в сознании Костаса и пульсировал там красным маячком тревоги.