Алёна Бондарева - Танец Анитры

— Шути, шути, а с ним в лифте никто из соседей не ездит, все боятся.

Я пожала плечами:

— Не надоело глупости говорить?

Она недовольно хмыкнула, остальные что-то возмущённо затараторили про «хамство на каждом углу». Я наконец-то нашла ключи и приложила один к магнитной кнопке.

— Ой, смотри, Майка, до добра не доведёт, ещё дитё с ним оставляешь.

Старухи одобрительно зашумели, я услышала, как моя собеседница углубилась в душещипательные подробности убиения Антоновой матери.

Антон неделю не выходил из дому. Его крепкие скулы заросли щетиной. Как-то он пришёл к нам и сказал, что всё правильно. Так, как должно быть. А потом к нему переехала девушка.

В конце-концов, каждый в этой жизни веселит себя, как умеет.

Зимой Сашу выписали из больницы, и я подписала отказ от опекунства.

Ходила сначала домой к Неле Петровне. У неё просторная квартира со старой мебелью, в зале кушетка и маленькая фигурка Павловой на книжной полке. Неля Петровна долго говорила про то, что нужно терпеть, сколько Богом положено.

Но, как видно, не по мне эта ноша.

Женщина из социальной службы расспрашивала, почему не хочу оставить у себя девочку. Я ответила, что у меня больше нет сил и мало денег. Женщина была худой, с вытянутым лицом. И когда она услышала всё это, лицо её вытянулось ещё сильней. «Ну, знаете»,—ска-зала она. А потом начала проповедовать на тему того, что ребёнку с родными проще, а так её поместят в детский дом и вряд ли удочерят из-за болезни.

Недавно звонил Денис, он вернулся из Чечни с большим фильмом и трёхчасовой передачей. Сказал, что обо всём подумал, нам нужно просто съехаться. Я некоторое время слушала его голос, потом ответила, что не люблю, и повесила трубку.

Когда Антон узнал про отказ, он поначалу долго молчал, смотрел на меня, а потом сказал, что я сука. И больше ни слова. С тех пор мы не разговаривали.

Сашку забрали сегодня.

Я сложила её вещи в сумку и сказала, что так надо. Она всё поняла без лишних объяснений. Не плакала, только перед выходом у неё опять случился приступ сонливости. Женщина из социальной службы неодобрительно покачала головой, на её вытянутом лице изобразилась помесь сострадания и осуждения. Вышло очень фальшиво.

После Сашиного ухода я немного посидела на её кровати. Решила пойти прогуляться. Одеваясь, наткнулась на Сашкину осеннюю куртку, я совсем про неё забыла. Из кармана посыпались жёлуди. Крупные продолговатые и дутые мелкие. Они запрыгали по линолеуму, раскатились в разные углы. Я нашла только восемь, но их было куда больше: рыжие, тёмно-коричневые, бежевые с бордовыми бочками и продольными серыми полосами. Наверное, Саша специально подбирала по цвету плотные, ещё не раскрывшиеся, а потом забыла вытащить. Жёлуди—ведь не копейки, не пуговицы и даже не пёстрые бусины, поэтому оставить в кармане—обычное дело. Они, как опавшие листья или всё природное, прельщают ненадолго своей красотой и совершенством. Мы останавливаемся полюбоваться, а после никогда о них не вспоминаем.

Я бродила весь день по промёрзшей набережной, так, ни о чём не думала. Когда стемнело, пошла к автобусной остановке. Села на лавку под козырёк и стала смотреть, как падает снег.

Не знаю, сколько я так просидела. Только руки окоченели, и холод забрался под пальто. Ощущение, будто внутри всё вымерзло. И ресницы отяжелели от инея, странно, я никогда не думала, что может быть так холодно... Зато теперь я, кажется, знаю, чьё лицо должно быть у девушки из моего сна. Я догадалась, почему она падает в темноту и почему спасти криком её нельзя.

Просто бывают дни, предназначенные для чего-то...

1. Райнер Мария Рильке. «Часослов», «О смерти Марии».

2. Battement tendu (фр.)—дословно «вытянутый». Нога и стопа отводятся в сторону от тела, при этом пальцы слегка касаются пола.