Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1

- Давай, иди туда.

Кремер неторопливо вылез и, не оглядываясь и не прощаясь, пошёл к сержанту и к новым испытаниям, внутренне собравшись и до сих пор не определив, как себя вести с этими людьми, встретившими его кулаками и презрением. «Правильно ли сделал, что послушал Виктора?» Пока ему было не по себе, не было уверенности, что всё кончится благополучно. В караулке он увидел стол и два стула, окно в зону и такое же – на ворота, а напротив – деревянный барьер по пояс, увенчанный металлической сеткой до потолка, отделяющий часть помещения. Сержант открыл дверь у этого барьера и приказал:

- Заходи.

Затем закрыл её и запер на задвижку, сел за стол, взял бумагу, развинтил авторучку с блеснувшим жёлтым пером, спросил:

- Кто такой?

- Гауптштурмфюрер Вальтер Кремер, старший шифровальщик спецкоманды Восточного отдела разведки Абвера.

- Кто начальник группы?

- Штурмбанфюрер Гевисман.

- Гевисман?

- Да.

Сержант внимательно посмотрел на него, потом, отложив авторучку, покрутил ручку полевого телефона, переговорил с кем-то и снова занялся бумагами, не обращая внимания на пленного. Скоро вошёл офицер, майор, как мог определить Вилли. Сержант встал, что-то сказал вошедшему и вышел. Место его занял майор, и снова:

- Кто такой?

У этого был нормальный немецкий язык, приятно было слышать наконец-то внятную человеческую речь, и почему-то стало совсем спокойно, и отвечал гауптштурмфюрер теперь уже без внутреннего напряжения, как в обычной беседе командира с подчинённым. Только проволочный забор мешал.

- Документы есть?

- Есть.

Кремер протянул сквозь крупную ячейку сетки свою офицерскую книжку, в которую всё же успели внести и его новый чин и орден. Американец взял, полистал, положил на стол.

- Как попал сюда?

- Не хотел попасть к русским, - откровенно ответил Вилли. – Уходил из Берлина, скрываясь днём и передвигаясь ночью, нечаянно наткнулся на ваш грузовик, забрался в него скрытно, так и оказался здесь.

- Почему боишься русских?

И снова Кремер вспомнил убеждающий голос Виктора: «Надо уходить к американцам. Там мы им понадобимся. Там избежим бессмысленной расправы». Разве об этом расскажешь майору? Не поймёт.

- Боялся и боюсь бессмысленной расправы, - ответил полуправдой. – Расправы за то, что я немец в форме, за то, что выполнял приказы, потому что это моя работа, профессия.

Майор смотрел на него внимательно, о чём-то думая, что-то сопоставляя.

- А у нас что, надеешься на прощение?

- На разумное снисхождение, - помедлив, ответил Вилли.

- И русские, по-твоему, на это не способны? – ядовито спросил майор.

- Возможно, способны, - пошёл на компромисс Вилли. – Но они слишком много потеряли на этой войне благодаря нам.

- У нас вам не будет легче, - обнадёжил майор. – К фашистам у нас с русскими одинаковые отношения. Каждый получит по заслугам, каждый!

Вилли смолчал, чтобы не раздражать майора. Тот вышел из-за стола, прошёл к окну, постоял у него, загораживая широкой спиной, потом снова вернулся за стол, продолжил допрос.

- Где видели в последний раз Гевисмана?

- Он лично доставил меня в качестве бойца-одиночки с оружием и боеприпасами в один из домов в восточной части Берлина, на Кайзерслаутернплатц, и с тех пор я его не видел.

- Что можете сказать о нём? Основные качества? Привычки? Слабости?

Не ожидая такого расспроса, Вилли задумался. Сам он как-то никогда не оценивал Гевисмана. Он есть, и всё тут. Какой бы он ни был, он – начальник, и надо, не обсуждая, выполнять его приказы. Такая жизнь давно стала естественной для Кремера. Сколько он себя помнит, всегда были начальники, которые приказывали, а он только исполнял приказы, и почти никогда не возникало необходимости думать об их содержании. Даже Эмму ему навязал Гевисман. Каков же всё-таки он?

- Ну, наверное, умный, хотя, может быть, и не очень. Вряд ли без ума можно стать начальником одной из секретнейших спецкоманд. Правда, говорили, что он снабжал некоторых высокопоставленных руководителей СС и Абвера любовницами, проверенными, молчаливыми и здоровыми.

Эмма тоже, наверное, ублажала партийных геноссе, даже тогда, когда они стали жить вместе, времени у неё хватало, да и не мог Гевисман не использовать своего верного агента для таких щепетильных заданий. Теперь Вилли был уверен в этом. Как мало он задумывался о жизни, о тех, кто его окружает.

- Самолюбив. Трудолюбив, но немножко с ленью, - продолжал он медленно. – Компенсировал требовательностью к подчинённым.

- И к вам?

- И ко мне. Его боялись. Можно было запросто по его рекомендации попасть на фронт. Мне, однако, это не грозило.

- Почему?

- Я сам подал несколько рапортов с просьбой об отправке в действующие войска, но дальше гауптвахты за эти просьбы не попал. Вероятно, нужен был как дешифровщик.

Подумалось: «А главное, как личный помощник Гевисмана».

- Если вы не были на фронте, то откуда Железный Крест? – продолжал допрос майор.

Вилли уже в который раз рассказал, как получил и крест, и звание капитана СС. Американец с интересом слушал, не удержавшись, спросил:

- Как Гитлер-то? Как он выглядел? Какой из себя?

Вилли снова вспомнил о мокрой ладони фюрера, о его слезящихся, жалких в безысходной собачьей тоске глазах под слипшейся прядью чёрно-седых волос, срывающийся голос наполовину умершего вождя.

- Мне было его жалко и жалко до сих пор. Он знал, что всё кончено, но не знал, а может, и не хотел знать, как ему самому, лично, кончать. Вероятно, он был очень растерян оттого, что власть его ушла, и он вдруг стал ничем. И так быстро. А вокруг пустота, и никакой поддержки. Это его больше всего и сломило. Наверное, любому трудно осознать такой катастрофический переход от владения всем к потере всего, даже жизни. У меня нет к нему зла. Да я и не встречался с ним никогда раньше.

Майор усмехнулся.

- Мне чаще приходилось слышать здесь: «Гитлер капут! Только он виноват! Мы выполняли его приказ!»

- Я – тоже, - согласился со всеми Вилли. – Моя вина, что я не задумывался, что это за приказы. Я просто работал. У меня как-то не было причин и желания для размышлений на эту тему. Вероятно, по характеру кабинетной, замкнутой работы. Война непосредственно меня мало затрагивала.

Он вспомнил Кранца. Только с этой встречи война стала и для него, хотя и поздно, но горькой реальностью. Об этом говорить не хотелось.

- Расскажите о характере вашей работы, - потребовал майор.

- Я работал индивидуально, без контактов с кем-либо, с особо сложными шифрограммами или тогда, когда требовалась быстрая расшифровка. Иногда поступали радиоперехваты разведки противника в нашем тылу, чаще из окрестностей Берлина.

- Что это были за шифровки?

- Фронтовые и армейские сводки, приказы, распоряжения, разведданные о наших войсках. Все – с Восточного фронта.