Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1

Отступать было некуда, и Владимир начал импровизировать, добиваясь нужного:

- Фу! Всё проспал! Дайте, пожалуйста, что-нибудь поесть, а то чуть не умер во сне от голода.

Они без всякого интереса посмотрели на потерявшегося и нашедшегося вдруг именинника, а одна из них, в чёрном, повязанном наглухо, головном платке, спросила у соседки:

- Что-нибудь осталось?

Та, помявшись, возможно, надеясь сохранить это «что-нибудь» для себя, но, побоявшись, созналась:

- Курица есть. Для них оставлена, да Любовь Александровна прибегала тут недавно заполошённая и велела не хранить, а отдать в комнату.

Чёрная распорядилась:

- Вот и отдай ему половину и полкаравая дай. И ещё кусок сала. Грех гостя голодом морить. Все за его счёт ухайдакались, а он, вишь, по слабости сморился, и никому дела нет. Дай!

Горячо поблагодарив за неожиданный богатый дар, Владимир, так же успешно скрываясь, выбрался на улицу и почти побежал назад, припоминая колдобины и опасаясь выронить завёрнутую в чистую тряпицу еду.

Не прошло, наверное, и четверти часа, как он снова был на кухне Вари и, запыхавшись, победно выложил свёрток на стол.

- Что это? Где ты был? – сухо спросила она, догадываясь о содержании свёртка.

Вспомнив неприязнь Вари к учительнице и опасаясь теперь негативной реакции на его самодеятельность, он притушил победный пыл и осторожно сказал:

- В разведку ходил. Захватил полкурицы, другая половина убежала.

Неудачную свою шутку попытался сгладить оправданием:

- Никто не видел, я ни у кого не просил, не сомневайся: никто не знает. Не сердись! К картошке как раз подойдёт. А то мне неудобно.

Она, сидя всё за тем же столом у остывающей в чашеподобной посудине картошки, помолчала, осмысливая и его поступок, и свою необходимую реакцию на него, потом смирилась из притягательности к парню, который сделал, может быть и не так, как ей хотелось, но для неё, а значит – от души.

- Неудобно: ты в гостях, и еда – твоя.

- Да разве это еда, - убеждал её Владимир в незначительности своего проступка. – Главное – картошка горяченькая. И потом, так уж получилось: я же напросился в гости неожиданно, сам виноват.

Он знал, что нужно сказать ей теперь:

- И не есть я шёл, а к тебе.

Она тихо и удовлетворённо засмеялась грудным смехом и, больше ни в чём не сомневаясь, развернула тряпицу, охнула, стрельнув в него загоревшимися глазами, достала с деревянной полки массивные и пожелтевшие от времени тарелки, стала укладывать туда, нарезая большим ножом с деревянной ручкой, добычу, а картошку вывалила в большую миску.

- Стыдно, - оправдывалась, - но самогонки у меня нет.

- Замолчи! – в сердцах остановил её Владимир. – У меня от одного упоминания о ней комок к горлу подступает.

Варя рассмеялась совсем расслабленно и, полюбовавшись на творение своих женских рук на столе, пригласила:

- Кушай. Я сейчас клюквенного квасу принесу.

Принесла запотевший кувшин с каким-то напитком и два стакана, вытерев их на ходу снаружи и изнутри чистым полотенцем.

- Пей. Сразу новей станешь.

Владимир, не отрываясь, осушил полный стакан прохладной и бодрящей кисло-сладкой на меду жидкости тёмно-красного цвета и, выдохнув, от души похвалил:

- Вкусно. Никогда ничего подобного не пил.

Потом с удовлетворением и гордостью за себя смотрел, как она, напрочь забыв о госте, крепкими белыми зубами рвёт курицу, заедая картошкой, предварительно обмакивая её в крупную серую соль в солонке, сделанной из гильзы снаряда. Сам он лениво отщипывал пальцами редкие волокна белого мяса птицы, не чувствуя вкуса, медленно прожёвывал и хотел только одного – спать. Давали себя знать две предыдущие полубессонные нервные ночи в дороге, истомляющая дневная жара и вечерняя выпивка в духоте испаряющегося дня.

- Варя, извини, но я засыпаю, - сказал он удручённо.

Она мгновенно зарделась, уличённая в забывчивом чревоугодии, огорчённо воскликнула:

- Ой, да ты ничего не ел!

- Не хочу, Варя. Хочу спать.

Она утёрла рот положенным на край стола чистым полотенцем, быстро поднялась и вышла из кухни вглубь дома. Владимир отодвинул еду, положил руки на стол, голову на них и сразу же задремал.

- Вставай, пойдём, - нарушила его дрёму хозяйка.

Он с трудом сообразил, где он и куда надо идти. В полусонном состоянии поднялся и побрёл следом за Варей, держась за её руку. В небольшой очень чистой комнате, тускло освещённой чадящим фитилём, плавающим в какой-то маслянистой жидкости, налитой тоже в обрезанную гильзу от снаряда, уже была разобрана постель на железной кровати с мерцающими никелевыми шишаками. У противоположной стены пустовала маленькая деревянная кроватка. Окно, завешанное белыми занавесками с какими-то рисунками понизу, было раскрыто, и из него, отдувая занавески, наконец-то повеяло лёгкой ночной свежестью. Владимир с трудом разделся, не обращая внимания на стоящую рядом Варю, подумал ещё, что это её с сыном комната и что ночью она обязательно придёт к нему и лучше бы не так скоро. Потом плюхнулся на кровать и мгновенно заснул, впервые на чужой тревожной русской земле в чужом приветливом русском доме в постели симпатичной, но всё же чужой русской женщины.

- 6 –

Когда Варя умостилась рядом с ним, скользнув под лёгкое одеяло с простынёй, он проснулся почти восстановившимся и не боявшимся уже, что не сумеет удовлетворить её большое тело. Она лежала неподвижно к нему лицом, но не касаясь его, не уверенная в том, как он её встретит, готовая ретироваться при малейшем его неудовольствии. После его ухода она долго сдерживалась, давая гостю возможность выспаться хоть немного и подавляя желание плоти пока могла. И вот они вместе. Как-то у них будет?

Он легонько погладил её по волосам, лаская затылок, потом так же ласково ощупал её лицо, почесав нос, уголки губ и подбородок, коснулся поочерёдно плотно закрытых глаз, подержал руку на пылающей щеке, на шее и потом перевёл её на спину и вдоль неё до крупных мягких ягодиц, пока хватило длины руки, осознав заодно, что на ней, кроме сатиновой рубахи, ничего нет. Тело её вздрагивало крупной дрожью, но не от ласк, а от ожидания предстоящего, готовясь отдаться сполна, как только он потребует. Лишь бы скорее! Он слышал её неровное дыхание сквозь стиснутые губы и медленно подвинул свою голову, ища своими губами её губы, и, найдя их, легко поцеловал в уголки, сверху и снизу, заставив партнёршу окончательно отключиться от реальности. Потом взял её лицо обеими руками и крепко и долго целовал в раздвинутые губы, вложив в поцелуй и нежность, и жалость, и благодарность к этой простой русской женщине, не знающей, что опять она оказалась в объятиях немца. Поцеловал так, что она забилась, отталкивая его, чуть не задохнувшись. Срывающимся шёпотом счастливо посетовала: