Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1

- Вот видишь? – подтвердил он слова матери. – Я и вернулся, как она сказала. И мне она тоже сказала: поезжай и забери Витю, он ждёт, пока я буду далеко-далеко работать в командировке, в другой далёкой деревне, там надо помочь убрать урожай. Как кончится там работа, так её и отпустят к нам, а мы её будем вместе ждать. Будем?

- Да-а, - недоверчиво согласился малыш.

Он уже только редко всхлипывал, устав от обессилившего его плача. Владимир поставил его на землю, достал платок и тщательно вытер слёзы и сопли, обильно смочившие лицо сына так, что оно после основательной утирки заблестело и порозовело.

- Мы теперь с тобой всегда вместе будем, - пообещал он ещё раз. – Как мама велела. Так?

- Так, - легко и успокоенно согласился сын, почти освободившийся от выплеснутого наружу недетского горя.

- Ну, тогда пойдём дальше, - предложил отец, и они снова пошли рядом, широко шагая и семеня в свою общую жизнь, двое мужчин. Один - уже достаточно взрослый, познавший всё, кроме главного – любви, и обретающий её в этом мальчугане. Другой – только зарождающийся и рано познавший людскую жестокость, с неизгладимым ранним шрамом на мягком детском сердце, укоренившим вечное недоверие к людям, кем бы они ни были. Два сумрачных нерадостных мужика, спаянных: один – долгом, другой – горем. Взаимная приязнь и любовь ждали их ещё впереди, если им удастся всё же преодолеть недосказанность сегодняшнего дня. Пока шли вместе, держась за руку и в то же время порознь, каждый со своими мыслями. Владимир думал, что с вопросами «где?» вроде бы покончено, настала череда «почему?», и к ним надо готовиться загодя, они посложнее. Малыша же ещё не отпустила обида на названого отца, затаившаяся, может быть, надолго, до всех ответов на «почему?», и он вяло брёл, зеркально отражая промытыми глазами никогда не виданные большие дома и пробегающие мимо грузовики.

- 20 –

Так, молча, вместе и порознь, они вышли на привокзальную площадь, которая с накрывающей вечерней прохладой и близким прибытием поезда несколько оживилась. Особенно вблизи пивного ларька и у входа в столовую. Больше народу стало и у здания вокзала. Надо было, наверное, покормить малыша, да и самому подкрепиться, мешок-то пуст стараниями смершевца, в дороге нечего будет есть. С собой тоже надо что-то взять, вряд ли что осталось и у Марлена.

- Витя, ты хочешь кушать?

- Не знаю, - неопределённый ответ означал, что мальчик всё ещё не готов был идти на мировую, сопротивляясь соблазнам.

- Значит, хочешь! – решил за него всё всегда знающий старший. – Пойдём вон в тот домик, там нас покормят.

В тесном зале столовой было душно и людно. Преобладали мужчины разного калибра. Кое-где на столах виднелись бутылки с водкой. Слышны были громкие вскрики и потуги на пение. Одолевали мухи, обильно усеявшие потолок и когда-то белые отдёрнутые занавески на белых шнурках, почерневших посередине. На их счастье шумная компания, с грохотом отодвигая тяжёлые табуреты и опрокидывая пустые бутылки под столом, довольная, направилась к выходу. Володя и Витя присели к освободившемуся столу. Было очень грязно и на столе, и под столом. Подошла пожилая равнодушная женщина неопределённых лет в белой косынке и с выпирающим животом, прикрытым грязным фартуком, казалось, что и под фартуком так же грязно. В замедленном темпе унесла грязную посуду в распахнутую дверь кухни, откуда несло перегорелым жиром и подгорелой картошкой, доносились шипение и шкварчание с бульканьем. Потом вернулась, без предупреждения привычно сдёрнула тоже бывшую когда-то белой скатерть, стряхнула с неё остатки на пол, перевернула уж в который раз, наверное, другой стороной и вновь накрыла стол. Касаться скатерти руками не хотелось. Управившись с нехитрой подготовкой, официантка спросила:

- Чего вам? – Скороговоркой добавила: - Есть борщ, котлеты, картошка жареная, салат из капусты, компот, чай, блины.

Владимир не знал, что он сможет съесть в таких условиях, опасаясь, что еда будет под стать обстановке, хотя выбирать-то было не из чего.

- Дайте нам картошку, - решил, поколебавшись, - по две котлеты, по два стакана компота и блины. Они с чем?

- Блины как блины. С маслом, - сердито ответила официантка.

- Давайте.

- Водки дать?

- Нет, что вы! Я же с сыном.

- Как хочешь. Я ж тебе предлагаю, а не сыну. Будешь? – настаивала искусительница со смазанным животом.

- Нет-нет, не надо, - решительно отказался Владимир.

Она, недовольная, ушла на кухню и довольно быстро вернулась с заказом. Как ни странно, еда оказалась вкусной и чистой. Если бы не мухи, было бы совсем терпимо. Ели алюминиевыми ложками из алюминиевых мисок. Витя съел котлету, поковырялся в картошке и выпил оба стакана компота, оставив на дне нетронутыми чёрные сухофрукты. «И то хорошо!» - решил Владимир.

- Поел? Ещё хочешь? – спросил он у сына.

- Да. Нет, - коротко ответил тот в последовательности заданных вопросов.

- Тогда пойдём к поезду.

Владимир расплатился с официанткой, оставив ей сдачу на чай и не получив благодарности, и они вышли на свежий воздух. В привокзалье ожидающих стало ещё больше. Сгрудившись, они занимали всю околовокзальную часть площади, готовые при первом гудке ринуться на штурм вагонов. Сидели на чём можно: и на чемоданах, и на мешках, и прямо на земле, подстелив тряпки и мешки, а то и так. Сухая, пересушенная земля не приставала к одежде. Владимир с Виктором шли по краю сидящих по направлению ко входу в вокзал. Оставалось всего-то с сотню метров, а подходящей версии появления с малышом так и не находилось.

Занятый нерешённой проблемой Владимир и не заметил, как и откуда перед ними вдруг появилась девчушка, примерно однолетка с Витей, с белокурыми локонами чуть ниже плечиков и такими ясными и сияющими голубыми глазами под пушистыми ресницами, что показалось, будто ангел спустился к ним. Впечатление усиливала большая жёлтая груша с крохотными капельками холодной воды или божьей росы на глянцевитой кожуре. Девочка протягивала грушу Вите, а тот, насупившись, смотрел на оба чуда недоверчиво, не решаясь дотронуться до неожиданного дара. Владимир подивился неземной красоте девочки, одетой, как нарочно, в голубое платьице с крупными белыми горохами и в жёлтые туфельки с белыми носочками, и, уже ища, откуда она взялась, невольно произнёс вслух запоздало:

- Красавица!

Запоздало потому, что сказал это, когда глаза его ушли от девочки и встретились со встречным взглядом матери, сидящей невдалеке на краю большого чемодана и очень похожей на свою дочь и локонами, и глазами, и приветливостью, что излучали обе, даря людям радость своей внешностью. Молодая женщина, возможно чуть старше Владимира, услышав его восклицание, нечаянно направленное к ней, лукаво переспросила: