Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3

- Остались же какие-то памятные природные места, которые захочется снова увидеть, чтобы вспомнить детство, юность? – повторял он Фёдора.

- Яки-таки места? – неподдельно удивилась она, привыкшая к дикой природе. – Вспомню, кали захочется, зачем бачить-то? Як у зверушек и птах?

- Как?

- Усе торопятся скорее покинуть логовище али гнездо и зажить на новом, на своём месте, и николи не вертаются на старое. Тильки слабые долго остаются с родителями. И у людей так: молодых не удержишь, разбегаются, куды вочи глядят, и редко кто возвертается, даже немощные старики не упросят. Если бы нашим селянам дозволили уехать, в три дни никого бы не осталось, и память о колгоспе вытравили бы. Так устроено у Бога: каждый человек, як зверь али птаха, должен освоить, обжить новое место, и оно очень часто, если жизнь сложится, становится роднее того места, где народился. К нему притягивает, там не памятная природа, а памятные добрые люди и дела.

Простая приземлённая женщина говорила то же, что и образованный, окультуренный городом, Фёдор.

- В опостылевшем родовье слабых удерживает страх перед неведомым, страх и вертает таких на радзиму. Сильному человеку нужны новые места, просторы. А ещё вертается тот, хто, испоганив на новом месте душу безбожной жизнью, страшится потерять её и возвертается в надежде обновиться.

Умная женщина попала точно в цель. Она угадала: его тоже гонит всё усиливающийся страх, что он почти утратил немецкую душу и не приобрёл русскую.

Всевышний экспериментатор довольно потирал пухлые руки, не знавшие ни лопаты, ни молотка, ни топора.

- Неужели и из Германии не захочется вернуться когда-нибудь в родную Белоруссию?

Она опять недоумённо посмотрела на него.

- То – другое, обязательно захочется.

- И вернёшься?

Патриотка рассмеялась, не понимая цели расспросов.

- Ня ведаю.

У неё не было обязательств перед «радзимой», она воспринимала её как нечто данное с рождения, обыденное и не требующее глубокого обсуждения, как «место нарождения». Почему же его мучают обязательства?

Лжепатриотка, смущённая непонятными допытками шофёра, опасаясь скрытых насмешек, замкнулась, широко, всласть зевнула, стыдливо похлопав ладонью по раскрытому рту, и раздумчиво сказала, словно попросив разрешения:

- Чтой-то я утомилась, можа, соснуть десяток-другой хвилин?

- Сосни, если сможешь, - разрешил водитель, спеша к Гродно на предельно возможной тряской скорости.

Пассажирка, не чинясь, припала плечом к дверце кабины и, ненароком закрывши лицо рассыпавшимися волосами, затихла, но, конечно, не спала и даже не дремала, беспрерывно встряхиваемая на бесконечных выбоинах дороги. Наверное, пришла пора ей подумать, куда податься и что делать дальше. Владимира такие мысли больше не мучили. Он беззлобно позавидовал неженскому самообладанию сбежавшей рабыни, у которой нет и тени сомнения, что поступила правильно, хотя и оказалась в результате вне закона. Она, конечно, понимает, но держится, не канючит, надеется избежать расплаты и просто не боится, считая, что лучше так сдвинуть постылую бесправную жизнь, чем тянуть её дальше до очередных случек с председателем, пьянок-дебошей мужа, драк и ругани, бесплатной работы и, в конце концов, рокового выстрела. Вот с ней у него действительно одинаковые судьбы, не то, что с Фёдором. Приятно, что решился, как и она, передвинуть стрелку и съехать с выверенной другими колеи. Лучше самостоятельно, не обращая внимания на предупреждающие светофоры, съехать под откос, чем безвольно тянуться по накатанной колее.

Кажется, он уже съехал: машину резко тряхнуло, качнув с боку на бок, и он обернулся посмотреть, как там прикорнувшая Таня. Выровняв студебеккер и чуть сбавив скорость, невольно покачал головой от непроизвольно возникшей ассоциации, а разобравшись, понял, что она закономерна: обе женщины, непохожие внешне, обладали одинаковой энергетикой и сильным лидерским характером. А ещё: материнской уравновешенностью, женской самоуверенностью и девичьей целеустремлённостью. Да и та же самая дорога помогла увидеть в этой ту, потерянную неожиданно и страшно.

- Ого! – подпрыгнув, откачнулась внутрь кабины неудавшаяся засоня. – Я уже напугалась, что мы едем по нашему колгоспному полю.

- Извини, - повинился шофёр, - проморгал канавищу.

- Ничога, - успокоила спутница, - спать неколи: считай, доехали.

Показались знакомые необжитые пригороды, а справа от дороги незнакомый поднятый полосатый шлагбаум и дощатая будка с окошком. Видимо, заслышав шум мотора подъезжающей машины, из будки вышел военный в распоясанной гимнастёрке, потянулся всем телом, подняв руки за голову, и хотел было направиться к шлагбауму, чтобы закрыть, но его остановил весёлый звонкий окрик женщины, высунувшей голову из окошка машины.

- Эй, красавчик, не потеряй штаны. Приходи на базар, я буду жадать. Ты – мой коханый.

Встречный ветер размётывал длинные красивые волосы, то скрывая, то открывая симпатичное лицо, а ярко-синие глаза озорно блестели, заворожив не до конца проснувшегося стража. Машина проехала мимо, женщина прощально помахала озадаченному служивому рукой, вернула голову в кабину и, возбуждённая, улыбаясь, объяснила:

- Проскочили. Ведаю я этих плюгавых вояк-лодырей: прицепится – не отцепится. Документы проверяет, а сам вочами обшаривает: у тебя курить будет просить, а у меня чего-нибудь пожрать. Для этого, наверно, для экономии у войска и поставили.

- Ты так и через обе границы проскочишь, - подначил Владимир нахалку, тоже довольный, что задержки не произошло. – Едем на базар, ждать коханого?

Она засмеялась.

- Кали у Германию ехать не хочешь, высади там, - не поняв, почему добрый шофёр, услышав безобидную шутку, враз засмурнел, и решив, что не одобряет даже шутливой тяги в неметчину, огорчённо отвернулась и стала смотреть в окно.

В прошлый раз они с Таней проезжали мимо базара, и Владимир знал, куда ехать.

Базары в послевоенное время в голодных городах начинали жить с чуть забрезжившего рассвета, а то и до него. Сплошь работающие женщины спешили до начала смены добыть что-нибудь съестное подешевле и посвежее, потому, что после смены, в шесть-семь часов вечера, и выбор беднее, и цены подрастут, и свободного времени жалко, и сил после работы не остаётся. А ещё надо отоварить карточки, умудриться из ничего сварганить ужин, сварить завтрашний обед, постирать по мелочам, наспех прибраться в комнате или доме, накормить поросят, коз и куриц, если есть – а у большинства были, постараться не рассердить угрюмого уставшего замордованного мужа, повоспитывать утомившихся, голодных и на всё согласных детей, да и с соседкой поболтать – выпустить пар. Утром – самое подходящее время для базара. К тому же милиция, заботясь о благе трудящихся, нещадно сокращала вечернюю торговлю, ещё засветло разгоняя спекулянтов по соседним улочкам и закоулкам, где находишься, налаешься и ничего толком не приобретёшь.