Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3

- В чём дело? Какого чёрта? – раздражённо спросил, приподнимаясь с кровати, подполковник, лежавший на ней в полной военной форме и даже в портупее, дав возможность Владимиру, наконец-то, разглядеть себя и сравнить с тем, какой рисовался в мыслях под впечатлением рассказов Тани. Оригинал явно проигрывал образу.

Отставной штабист оказался худощавым жгучим брюнетом среднего роста с мелкими правильными чертами лица и очень яркими красными и влажными губами, как будто воспалёнными от внутренней болезни. С такой статью и внешностью ему бы ни за что не дослужиться до генерала. Владимир даже обрадовался, что знаменитый стратег оказался внешне полной противоположностью крупной, ширококостной и русоволосой Тане, хотя это уже не имело никакого значения. Просто он вообще с необъяснимой внутренней антипатией, заложенной, наверное, в гены, и даже с некоторой брезгливостью относился к сухопарым, низкорослым и тёмноволосым мужикам, считая их чужими на северных холодных землях, пришельцами с южных азиатских степей. В том, что этот южный мужчина и северная Таня сошлись, Владимир видел грубую природную ошибку, которая… так и останется не исправленной. Разумом он, конечно, не придавал большого значения расовой теории нацистов, особенно в той её части, где утверждалось превосходство германо-скандинавской расы, но подспудное, внутреннее неприятие черноволосых азиатов, включая евреев, в какой бы степени они ни ассимилировались, существовало в нём само собой, без всяких теорий, будто было вложено богом, и перебороть божеское он не мог и не старался. Тем более что в жизни тёмно- и русоволосые сходились в любви или дружбе не так часто, и, если это случалось, то сразу бросалось в глаза.

- Извините, - обратился Владимир к подполковнику, - я привёз тело Травиаты Адамовны. Она убита в дороге лесными бандитами.

Подполковник недоумевающее уставился осоловевшими от пьянства глазами на вестника смерти и заторможено молчал, трудно переваривая неожиданное мрачное донесение. Потом с размаху плюхнулся спиной на кровать, будто сражённый страшным известием, добравшимся до трезвых глубин мозга, полежал так, стараясь, очевидно, понять случившееся, но, так и не осознав беды, резко поднялся, сел, удерживаясь рукой за край кровати, чтобы не свалиться набок, и закричал в бешенстве от вырвавшейся боли:

- Что ты мелешь?!! Кто ты вообще такой?!

С трудом сдерживаясь, чтобы не нагрубить, Владимир ответил:

- Я шофёр, с которым Травиата Адамовна была в командировке. На обратном пути из Гродно на нас напали бандиты… - И он пересказал почти всё, что было написано Коробейниковым в объяснительной записке.

Молча, сдвинув чересчур тёмные и густые брови к переносице, глядя насупленными глазами, застывшими в мольбе, чтобы всё услышанное было неправдой, подполковник выслушал короткую историю гибели жены и, когда Владимир кончил, потерянно произнёс, недоумевая:

- Как же так? Война ведь давно кончилась.

Владимир чуть не задохнулся от гнева, боли и безнадёжности: наконец-то, Таня добилась своего и вернула стратега с войны, но какой ценой!

С пола, где на расстеленных половиках и шинелях лежали двое, приподнялся, опираясь на локти, майор, смачно зевнул, облизал пересохший рот влажным языком.

- А всё потому, - профессионально прокомментировал он сообщение шофёра, - что, нарушая устав, они ехали без передового охранения.

- Поскольку дорога проходила через лесной массив, то одним передовым было не обойтись, - вступил в обсуждение проигранной тактической операции и второй лежавший, тоже майор, не соизволивший ради легко объяснимой ситуации поднять голову со свёрнутой телогрейки, - необходимы были и боковые охранения: нападение совершено с флангов.

- Тогда движение колонны пришлось бы резко замедлить, - не сдавался первый, - а это потеря времени, которая на марше…

- Отставить!!! – гаркнул подполковник на заднеумных штабных деятелей, привыкших измерять военные операции масштабными потерями на бумаге и не воспринимающих единственную смерть трагедией. Опомнившись от прошлых терзающих военных неудач, оттеснённых во тьму памяти свершившимся вдруг горестным настоящим, их начальник встал-таки с кровати, слегка качнувшись, и, сконцентрировавшись, пошёл на выход, бросив на ходу никому конкретно:

- Пошли.

Владимир пропустил хозяина и вышел следом, услышав позади себя чертыханье поднимающихся штабистов, сталкивающихся между собой и с редкой мебелью. Забравшись в кузов, он открыл задний борт, освободил русскую «домовину» от удерживающих ящиков и стал осторожно выдвигать наружу. Подполковник стоял рядом, наблюдая и не делая ни малейших попыток помочь.

- Я один не сниму, - сердито сказал Владимир, обозлённый офицерской праздностью бывшего начальника штаба, привыкшего к обслуживанию.

Тот тут же приказал:

- Мартынов, Хрусталёв, помогите, - но сам не сдвинулся с места.

Майоры неумело ухватились за край гроба и вразнобой потащили наружу, неуверенно переступая ослабевшими от алкоголя ногами, а Владимиру достался второй край. Так они и пошли в дом, сопровождаемые подполковником, и Владимир, напрягаясь, молил бога, чтобы те, передние, пятясь задом, не запутались в собственных ногах и не грохнулись, раскрыв гроб и вывалив Татьяну на себя. Но всё обошлось. В дверях своей комнаты траурную процессию встретила соседка, прижимая кулак к вздрагивающим губам.

- Таня?! – спросила утвердительно у Владимира. Он молча кивнул, и тогда она бросилась открывать дверь в любимый дом соседки, освободила стол от бутылок, стаканов и объедков, выдвинула гробовой постамент на середину, помогла подруге удобнее разместиться на нём и застыла рядом в скорбном ожидании встречи.

- Открывай, - снова никому приказал подполковник, убеждённый, что всегда найдётся кто-то для выполнения его распоряжений. Естественно, что пришлось это делать младшему по возрасту и званию. Он взял топор, принесённый женщиной, и, вскрыв крышку гроба, осторожно опустил её рядом со столом. Ожидавшие увидеть труп с удивлением уставились на копну сена, занимавшую, казалось, весь гроб с верхом. Владимир осторожно снял сено сверху, сбросив под стол, отчего в комнате остро запахло луговыми травами, освободил Таню и с облегчением увидел, что она не пострадала от тряской дороги, и даже бело-красное полотенце, прикрывавшее лицо, осталось на месте. Настала очередь подполковника. Он подошёл к гробу, убрал, готовясь к главному, ещё несколько оставшихся травинок, нерешительно протянул руку к полотенцу, медленно отвернул его и… отшатнулся, увидев незнакомое бледно-восковое лицо жены с бордово-фиолетовыми пятнами, лёгкой улыбкой, которую не одолела даже смерть, и одним распахнутым настежь зелёным глазом, внимательно глядящим прямо на непутёвого мужа. Если бы не уродующие синяки на лице и неестественно открытый глаз, она в селянской бело-красной полотняной одежде и с такой же перевязью на голове, лежащая в пахучем сене, была бы похожа на сказочную спящую царевну, которую должен разбудить храбрый и красный суженый. А он, чёрный, неуверенно протянул дрожащие пальцы к помутневшей зелени и, долго не решаясь, боясь промазать, закрыл глаз, и царевна, не просыпаясь, окончательно умерла, вызвав судорожные, едва сдерживаемые, рыдания подруги. Больше Владимир ничего не видел: он бежал, боясь укоряющих вопросительных взглядов, а ещё больше – вопросов о том, как всё случилось, что он-то жив и невредим.