Александр Тарнорудер - Остановить песочные часы

— Это что, химиотерапия?

— Нет, конечно, но, сами понимаете, возможны побочные явления или неадекватная реакция организма на лекарство. Полной гарантии никто не может дать.

— И какова вероятность такой реакции? — вставляет Меир.

— Один тысяч на двадцать…

Меир хмыкает, в законы Мэрфи и Паркинсона он верит больше, чем в теорию вероятности.

— Вы не должны сегодня ничего решать, — мягко говорит профессор, — только еще немного крови, если не возражаете.

— Послушайте, уважаемый, — начинает Меир с не самого презрительного обращения, — то, что вы нам дали прочитать не имеет никакой связи с действительностью, — он выразительно хлопает себя по заднему карману со сложенной памяткой.

Я с трудом сдерживаю смех, потому что жест у него вышел довольно непристойный.

— Какая, к черту, может быть дискретность и соблюдение конфиденциальности, если вы пригласили нас непосредственно в отделение еще до того, как получили окончательное подтверждение о совместимости тканей, не говоря уже о решении консилиума врачей на пересадку и согласия донора. Если следовать правилам, то вам, на данном этапе, вообще запрещено контактировать с потенциальным донором.

— Но позвольте, — наш собеседник слегка опешил, — госпожа Далит сама пришла к нам в отделение несколько дней назад, чтобы сдать кровь. Она могла обратиться в центральную лабораторую, адрес которой указан в справочной, и где можно совершенно анонимно сделать аналогичную проверку. В полном соответствии с процедурой.

— Но это так неожиданно, я еще ничего не решила.

— Да и мы ничего не решили, мы с вами даже не начали толком разговаривать… — профессор пожал плечами. — Если вы настаиваете, то я передам результаты анализа координатору, и вас пригласят в другой раз, а до того у вас будет время подумать.

— Не надо, раз мы уже пришли. Но мне не хотелось бы…

— Я понимаю. Мне тоже не хотелось бы делать преждевременных выводов и создавать напрасные надежды. В любом случае, на данном этапе вы не даете никаких обязательств.

Я смотрю на Меира и пожимаю плечами.

— На условиях анонимности и без обязательств, — говорит он.

— Естественно, — подтверждает наш собеседник.

Он вызывет ассистентку, чтобы скрупулезно запротоколировать беседу. К компьютеру, на котором она печатает, подключено два экрана, один из которых повернут в нашу сторону, и мы можем видеть каждое слово. Очень скоро выражение лица профессора начинает меняться с улыбчиво-благодушного на задумчивое, а в конце и вовсе на хмурое. Все присутствующие в комнате, после заданных вопросов и записанных ответов, понимают, что риск велик, и донора из меня может не выйти и безо всяких повторных анализов. В комнате повисает довольно тягостная и напряженная тишина.

— Вы на все сто уверены, что не беременны? — переспрашивает профессор, при том что я уже ответила отрицательно при заполнении этой длиннющей анкеты.

— Ну, если только дня два или три, — мы с Меиром смотрим друг на друга и улыбаемся.

Профессор сначала качает головой сверху вниз, потом из стороны в сторону и снова вверх-вниз. Он глубоко вздыхает и, видимо, что-то решив, подается вперед.

— Ну вот что, дети мои, для начала надо убедиться, что вы не беременны… — его помощница прыскает от смеха, и обстановка слегка разряжается, — поэтому отправляйтесь домой и следите за трусиками.

Теперь уже мы все вместе громко смеемся.

— А пока у вас есть время подумать… Далит, это я к вам обращаюсь.

— Этот препарат опасен для беременных?

— Нет, то есть, нет данных. Но, в любом случае, мы не делаем пересадки костного мозга от беременных, если только это не ближайшие родственники. А сейчас, если вы, конечно, не против, мы сделаем дополнительный анализ крови. Только после него можно будет дать окончательное заключение о совместимости тканей.

— А если я не решусь?

— Я вас понимаю, — профессор откинулся в кресле. — Я мог бы сказать, что это ваше право.

— И мне гарантирована анонимность?

— Далит, вы уже пришли сюда и записались под собственным именем. В соответствии с правилами, мы не имеем права разглашать никакую информацию…

…Я не перестаю удивляться тому, что в нашей весьма миниатюрного масштаба стране никакого понятия «в соответствии с правилами» не существует. Какие там правила, если твой родственник, знакомый, знакомый родственника или родственник знакомого спешит порадеть родному человечку. Не успела я на следующей неделе выйти на работу, как мне позвонила Илана и попросила встретиться с ней на крыше.

Я сразу поняла, что какая-нибудь сердобольная душа из отделения сообщила ей, что, наконец, нашелся потенциальный донор. Не надо далеко ходить, даже эта девочка, Рони, приведшая меня в Шнайдер, видела лого нашей фирмы на заднем крыле моей машины и наверняка запомнила мое имя.

Но я еще не только ничего не решила, я даже не знаю, беременна я или нет.

А если да…

А что, если да?…

Может, парень будет, на радость Меиру.

Но зареклась же… страху натерпелась…

Ну и что, это когда было-то?

Будешь рожать, несмотря ни на что?

Бог даст — буду.

Беру сигарету и пешком плетусь на крышу.

— Привет… — встречает меня Илана.

Видно, что она колеблется между «протянуть руку» и «чмокнуть в щеку». В результате — ни того, ни другого. Предусмотрительно запасшись зажигалкой, я выпускаю струйку дыма и опираюсь на маленький круглый столик. Пауза затягивается. Она затягивается настолько, что я успеваю наскоро прикончить сигарету.

— Ты ходила сдавать кровь… — Илана наблюдает, как я старательно тыкаю окурком в пепельницу из нержавейки.

— Еще ничего не известно…

— Я знаю… — она опирается локтями на столик и закрывает лицо руками.

— Совсем ничего не известно…

— Вы планируете еще одного ребенка?

Теперь уже ясно, что кто-то получил доступ к моим данным из беседы с профессором.

Из глубины моего естества мгновенно поднимается волна ярости: какого черта ты вмешиваешься в мою жизнь? Да как ты смеешь, вообще? Но через несколько мгновений я осознаю, что передо мной стоит мать, чей ребенок умирает, а я — ее последняя, может быть, надежда… Скорее всего, последняя. Да, я не хотела больше детей, после рождения Мааян сказала себе, что хватит. Но убивать своего ребенка ради призрачного шанса для чужого? Я знаю, что была на краю, знаю, из-за чего была на краю… и если во мне зародилась новая жизнь, то ради нее я готова рискнуть. Эта жизнь — плод моего желания, плод моей любви, еще один дарованный мне Богом шанс. Что тут ответишь… Даже если бы и были данные об этом самом филграстиме, я не пошла бы на то, чтобы подвергать опасности своего будущего ребенка.

Я смотрю в сторону подернутых дымкой Иудейских гор.