Дэвид Гилмор - Потерянный среди домов

Я перешел Данвеган-роуд. Посмотрел на холм. Деревья там умирали, кто-то говорил мне об этом. У них была какая – то болезнь, и ближайшей весной их собирались все срубить.

«Ты не посмеешь!»

Bay.

В тот день меня освободили от уроков. Психо настаивал на исключении, я бы потерял год, все работы, но у директора была не такая горячая голова. Я хочу сказать, именно поэтому директором был он, а не Психо. Так что меня исключили на три дня.

В тот вечер я сел в автобус. Это был рейсовый автобус, так что мы останавливались в каждом маленьком вонючем городишке между Торонто и Хантсвиллем.

Было поздно, уже половина двенадцатого, когда я добрался до места. Отец спал в своем кресле в гостиной. Я постоял некоторое время, глядя на него. Горела только одна настольная лампа, в доме было очень темно. Было слышно, как снаружи тает снег, падая каплями с водосточного желоба. И неожиданно я вспомнил, как однажды он вез меня в больницу, когда я был маленьким. Это было посреди ночи, и я спал, привалившись к нему. Он положил руку мне на плечо, и его рубашка, помнится, пахла трубочным табаком. Этот запах казался мне успокаивающим, как будто я был в безопасности и за мной присматривали.

– Папа? – сказал я. – Папа?

Его глаза открылись, он встал, прядь волос топорщилась. Он выглядел изнуренным.

– Ты здесь?

– Да, – сказал я, – здесь.

– Ты взял такси?

– Да.

– Я удивился, когда оно подъехало.

– Я попросил высадить меня в начале дорожки.

– Очень благоразумно.

Его взгляд был затуманенным, и до меня дошло, что он нервничает; он выпил, потому что разволновался из-за того, что я приезжаю. Нас было только двое в этом большом пустом доме посредине мертвой зимы.

– Из школы звонили, – сказал он. – Чертово дурацкое дело.

– Знаю.

– Ради Христа, если ты делаешь такого рода вещи, не попадайся.

– Я и не попался. На меня донесли.

– Тогда не имей дело с тем, кто может на тебя донести.

Я прошел за ним на кухню.

– Ты голоден?

– Немного. Да. Как всегда после поездки.

Он сделал мне сандвич, неаккуратно разрезанный и плохо намазанный маслом – кухня не его место, к тому же он торопился и был нетерпелив, но я хотел есть, так что все сожрал.

– Видел брата?

– Нет, – сказал я. – Он сейчас сильно занят, я очень редко его вижу. Ты получал весточку от мамы?

Он покачал головой.

– Я тоже, – сказал я, что также было ложью.

– Надеюсь, ты привез хорошую книжку, – сказал он. – Тут больше нечего делать зимой. Хочешь молока?

– Спасибо. Я наелся.

– Я постелю тебе в маминой комнате. Мы не топим наверху.

– Да. Хорошая мысль.

– В таком случае спокойной ночи, Саймон.

– Спокойной ночи, папа.

Он слегка махнул мне рукой.

Ночью я проснулся. Почувствовал какое-то движение. В конце коридора включился свет. Я услышал, как дверь холодильника открылась, потом закрылась. Шаги направились в гостиную. Я полежал еще несколько минут, ожидая, что затем произойдет. Но вскоре снова заснул.

Это было бодрое утро, снег блестел на солнце так ярко, что приходилось щуриться. Сосульки свисали с крыши, словно стекло. Вода так и текла с карнизов. Звук напоминал дождь. На земле было даже несколько прогалин, и в воздухе пахло теплой землей. Я надел ботинки и вышел наружу. Было слышно, как внизу, в овраге, бежит наш маленький ручеек. Я обычно ходил туда весной, когда земля была еще мокрая, а сейчас я смотрел в сторону ручейка и гадал: что не так? Почему я несчастлив, неужели несчастье во мне?

В дальнем конце наших владений я слышал карканье вороны. Ворона каркала и каркала, а потом медленно поднялась в воздух, по-настоящему медленно, махая крыльями, и исчезла за горой.

Я никогда не имел склонности к деревенской жизни, если вы понимаете, что я имею в виду, слишком много пространства, мало что происходит, и холмы все тянут – ся и тянутся в никуда. Словно существовал некий запах, который мне не нравился. Я вернулся в дом и разжег огонь. Запах дерева, его треск улучшили мое настроение, оно стало не таким безрадостным. Не знаю, как можно жить в таком чертовом доме совершенно одно – му. Я бы сошел с ума. Я подумал, что, когда вернусь в город, обязательно позвоню Харперу, достаточно ему уклоняться от своих обязанностей, пусть приедет и про – ведет хоть какое-то время со стариком. Господи Иисусе, что за траханые вороны. Кар, кар, кар. Этот звук проникает прямо в душу, прямо в ее пустоту.

В тот вечер мы отправились в Хидден-Велли, сидели в шале, попивая кофе и глядя на лыжников. Обычно мой отец не выглядит щеголем, но сегодня он надел какую-то сумасшедшую шапку с висящими ушами, что делало его похожим на бассет-хаунда. Шапку эту в другой день он вряд ли бы надел. Мы прекрасно провели время, вдыхая свежий ветер. Временами он не мог что – то вспомнить. Я упомянул о чем-то, что было прошлым летом, и он вроде как затряс головой.

– Нет.

Он сказал это немного механически, как будто говорил уже не раз.

– Ничего, – сказал я, – когда-нибудь это к тебе вернется.

– Будем надеяться, что нет.

Я посмотрел на него и осознал, что он шутит.

– Как звали твою подружку, когда ты был в армии?

– Мы называли ее Мощный Атом. Она была хрупкая, с ярко-рыжими волосами.

– Ты любил ее?

– Нет. На самом деле нет. Она вышла замуж за очень приличного парня. Летал на аэропланах. Разбился незадолго до конца войны. Нашли только его ботинки. Стыд и срам.

– Вместе с ногами?

– Не знаю, Саймон. Никогда не спрашивал.

И тут на его лице появилось отсутствующее выражение. Я гадал, не думает ли он о маме, которая не пишет.

За окном сорвалась и разбилась о землю сосулька.

– Я должен на следующей неделе поехать в Торонто, – сказал он. – Хотел бы я, чтобы мне не нужно было этого делать.

– Зачем?

– Нужно пройти кое-какое лечение, – сказал он. – Ничего серьезного. Просто хотелось бы не ехать. – Словно сама поездка, трудность ее доставала его больше, чем встреча с доктором.

– Езжай поездом, – сказал я. – Поездом куда лучше. Элегантнее. И больше похоже на приключение.

– Да, – сказал он, все еще немного расстроенный. – Может быть, именно так я и сделаю.

Так что мы еще немного посидели, он в этой своей дурацкой шапке, лыжники съезжали с холма, некоторые из них выпендривались, крутили зигзаги до самого низу, потому что были по-настоящему озабочены тем, чтобы на них кто-то смотрел. Нервные снегоочистители сновали туда-сюда, их ноги дрожали от напряжения.

Обычно я люблю шале. Девушки в сказочных свитерах и черных лыжных брючках, с раскрасневшимися щеками выглядят очень сексуально. Я воображаю, что у них будет восхитительное свидание с бойфрендами, ну вы знаете, позже, перед камином. В этих девушках было что-то особенное, они жили жизнью, которой у меня никогда не будет. Не знаю, какая она, эта жизнь, но я знаю, что она никогда не будет мне принадлежать.