Робер Мерль - Солнце встает не для нас

Иногда меня снова охватывает желание распахнуть окно. Но если даже я смог бы это сделать, что бы я увидел? Черную воду великой бездны, способной вмиг раздавить человека, не защищенного скафандром. Все чаще и чаще я начинаю сомневаться в том, что где-то еще существуют голубые небеса, заря, обрызганная росой трава, женская улыбка. Если бы не работа и не люди вокруг, было бы отчего повеситься! Сартр в своих «Запертых дверях» ошибался, говоря, что ад — это другие. Другие — это наш рай или по меньшей мере чистилище.

Я не ищу одиночества, разве что когда мне нездоровится или я хандрю. Меня тянет к другим. А здесь особенно. Я вскакиваю при первых звуках побудки, хотя она для меня необязательна, чтобы позавтракать в кают-компании, в кругу друзей. Вильгельм, чьи владения соседствуют с моими, пытался подавать мне завтрак в постель. Меня тронула его забота, но я не стал его поощрять. Я не люблю есть один.

В кают-компании — никого, кроме капитана третьего ранга Моссе. Он не принадлежит к числу любителей фруктового сока, зато обожает горячий шоколад. Две-три чашки утром и столько же в полдник — вот его обычная норма. Счастливы люди, которые каждый божий день могут заедать una cioccolata [7] Чашку шоколада (итал.). полудюжиной рогаликов, не боясь повредить своей фигуре!

Его гладко выбритое худое лицо, напоминающее лицо Бонапарта на Аркольском мосту, как нельзя лучше вяжется с тонкой талией, непринужденностью, искренностью и откровенностью в разговоре. Он — единственный старший офицер, к которому подчиненные обращаются на «ты», а бывает, что и дерзят. Причина в том, что он совсем недавно выбился из низших чинов: его четвертая нашивка сверкает мишурной новизной и отнюдь не наводит трепета на окружающих.

Я спрашиваю, не хотелось бы ему вернуться в Тулон, где он служил раньше на дизельных подлодках.

— Еще бы! — восклицает он. — Какие там интересные маневры! За время службы на «Диане» я выпустил полсотни учебных торпед! А здесь за неполные пять лет — всего четыре… Впрочем, применение торпед не является основной задачей ПЛАРБ.

Тут я волей-неволей задаю ему дурацкий вопрос:

— А зачем же тогда нам торпеды?

Моссе улыбается:

— Есть такое военное правило — никогда не оставаться безоружным даже в безнадежной ситуации. Следуя этому правилу, бомбардировшик вооружают пушками, танкистам выдают пистолеты, а подлодку оснащают торпедами.

— И когда же она их использует?

— Когда во время войны ее обнаруживает и атакует вражеская субмарина. Представьте себе огромную крысу, за которой гонится маленькая кошка. Крыса старается увильнуть, но уж если ее приперли к стенке, ей ничего не остается, кроме как огрызнуться, пуская в ход зубы.

— Стало быть, торпеды — это ее зубы?..

— Да. Но перспективы такой схватки не очень-то утешительны. Неприятель недолго действует в одиночку, вскоре за нами уже гонится целая стая.

— Вы забыли про наши два «Экзосета»!

— Опомнитесь, господин эскулап! Торпеда — оружие подводного боя. А «Экзосет» может поразить только надводное судно.

— Тогда зачем нам ракеты этого типа?

— Для разговора с кораблем, которому вздумается погладить нас по головке.

— Превосходная метафора!

— В этих случаях «Экзосет» незаменим, если только цель находится в пределах досягаемости. Я сказал бы даже, что он неотразим.

— Как это понять?

— У этих ракет огромная скорость. Они покрывают сорок километров менее чем за минуту.

— Вот это да! А вам самим доводилось пускать их в ход?

— Да, два раза, без боеголовки, разумеется. И в обоих случаях цель была поражена.

— Ну, капитан, — говорю я с улыбкой, — сразу видно, что вы настоящий артиллерист. С какой же тогда стати вы томитесь на ПЛАРБ?

На его лице отражается удивление.

— Откуда вы взяли, что я здесь скучаю? Мне просто некогда скучать. Во-первых, рейс на ПЛАРБ очень интересен с чисто человеческой точки зрения: каких только людей не увидишь в этой жестянке за время плаванья. А потом, здешняя ситуация очень похожа на реальную ситуацию во время конфликта. Мы постоянно живем как бы в состоянии войны, держа палец на спусковом крючке. Мы всегда готовы выстрелить.

— Но если такой приказ будет получен, стрелять придется не вам, а ракетчикам.

— Верно, доктор. Я нахожусь здесь на тот крайний случай, о котором мы только что говорили. Я не стреляю, я слушаю. Слушаю креветок, дельфинов. Слушаю шумы, издаваемые другими кораблями, пытаясь определить их пеленг и местонахождение. И разумеется, прослушиваю самого себя.

— Самого себя?

— Ну, это я так, для красного словца. Я прослушиваю шумы, производимые нашей подлодкой.

— Это еще зачем?

— Чтобы уменьшить их или устранить совсем. Во имя все той же скрытности!

— Интересно, как же можно устранить, например, шум гребного винта?

— Англичанам это удалось. Они изобрели винт, который вращается медленней, чем наш, но придает кораблю такую же скорость. И шума от него меньше.

— Будь здесь Верду, он наверняка заорал бы: «Hear! Hear!»

— И был бы прав.

Моссе умолкает и снова принимается за шоколад. Есть люди, которые пыжатся от гордости, когда им удается при стрельбе в тире всадить пять крохотных пулек в жалкую картонную мишень. А здесь передо мной человек, запросто распоряжающийся торпедами и ракетами типа «Экзосет»! И еще мне не дает покоя деталь, проскользнувшая в речах Моссе, мне хочется ее прояснить.

— Если я вас правильно понял, капитан, — обращаюсь я к нему, — скрытность ПЛАРБ, от которой зависит ее неуязвимость, а следовательно, и действенность в качестве оружия устрашения, обеспечивается, с одной стороны, бесшумностью самой подлодки, а с другой — эффективностью ее служб наблюдения.

— Это еще не все, — говорит он. — Важно учесть, насколько бесшумно движется вражеское судно и как поставлена служба наблюдения у них.

— Стало быть, если вражеская подлодка издает меньше шума и обладает лучшей аппаратурой для обнаружения противника, нежели наши субмарины, она может выследить их раньше, чем выдаст себя, и уничтожить, оставаясь незамеченной.

Моссе смотрит на меня с довольно кислой миной:

— Что и говорить, положение не из приятных.

— Из чего я заключаю, что наши силы устрашения действенны только в той мере, в какой наша технология — а от нее зависит и бесшумность, и средства наблюдения — не уступает технологии возможного противника. А как все обстоит на самом деле?

— Хотел бы я видеть человека, который сумеет ответить на этот вопрос.

Наступает пауза, настолько тягостная для нас обоих, что мне не терпится поскорее прервать ее.

— Ладно, — говорю я с улыбкой. — Если мне, не дай бог, удастся когда-нибудь стать премьер-министром, я сделаю вот что: увеличу в десять раз число наших инженеров и отпущу в двадцать раз больше средств на научные изыскания.