Бен Стайнер - Что случилось с Гарольдом Смитом?

Эй!

По инерции бежит за Дазом.

НАТУРА: ВОЗЛЕ ДОМА РОБИНСОНОВ – НОЧЬ

Даз убегает, Винс догоняет.

Даз оглядывается… видит, от кого убегает. Он останавливается.

До Винса вдруг доходит, кто кого пытается догнать. Он останавливается.

Винс догоняет Даза? Это какая-то ошибка.

Обмен ролями.

Винс убегает, Даз догоняет.

НАТУРА: ДОРОГА ВОЗЛЕ ДОМА РОБИНСОНОВ – НОЧЬ

Винс несется во всю прыть. Оглядывается. Кажется, оторвался.

Замедляет бег, снова оборачивается и… налетает прямо на ПОЛИЦЕЙСКОГО.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ

Вот он, хулиганский панк! Ах ты ублюдок!

ВИНС

Нет! Это не я!

Подбегают остальные ПОЛИЦЕЙСКИЕ.

ПАВИЛЬОН: ПОЛИЦЕЙСКАЯ МАШИНА – НОЧЬ

Упирающегося Винса заталкивают в полицейскую машину. Дверь захлопывается.

Так в первый и последний раз в жизни я побывал в тюремной камере. Не очень-то уютно, скажу я вам: я так и не сомкнул глаз – и дело не только в жесткой койке. Мысли роились у меня в голове, пихались, кувыркались и жужжали. Я думал: что, если мне не поверят? И решат, что это я ударил отца панкушки Лениным по голове? Это же тяжкое телесное повреждение, так? Тогда мне светит тюрьма, от трех до пяти: конец моей юридической карьере, финита. Но, с другой стороны, может, это будет поворотом в моей жизни, я брошу тянуть резину и вернусь к своему истинному призванию – я ведь собирался стать кинозвездой, не забыли? И мне полезно будет посидеть за решеткой на тот случай, если в один прекрасный день придется сыграть роль узника – как, например, в фильме «Любитель птиц из Алькатраса». [xvi]И к тому же, согласитесь, тюремное прошлое придаст моей биографии романтический оттенок: «В молодые годы, прежде чем прийти к славе и богатству, Винс Смит был мятежной душой, примкнул к анархистам и несколько лет провел за решеткой». Звучит неслабо.

Вполне.

Так что к утру я окончательно убедил себя, что судьба мне улыбнулась до ушей. И очень расстроился, узнав, что будет проходить процедура опознания. Полиция откопала с десяток местных панков – среди них Тошниловку и ПачкуЧаю: их выдернули из постели ни свет ни заря, и парни были злы как собаки.

Даза среди них не было – не сказать, что я был до смерти разочарован.

Нас расставили в ряд, и в комнату, хромая, входит отец панкушки. Большой такой дядька, под глазом фингал, подарок от Владимира Ильича Ленина в сотрудничестве с Найджелом Даскингом.

Дядька – выжатый лимон, словно после пятнадцати раундов с самим Джо Багнером. [xvii]

Ну вот, и этот господин смотрит на шеренгу панков и, представьте, не находит среди них ночного хулигана. Похоже, я не смог себе организовать бурное прошлое, я спешно покидаю участок: я просто бегу со всех ног, потому что мне припомнилось, что сегодня очень важный день.

О сверхъестественных способностях вообще речи быть не может: мистер Несбитт сомневался даже в том, что мой отец способен добраться до университета без посторонней помощи. И попросил меня проследить, чтобы Гарольд Смит был непременно доставлен на важную встречу.

После процедуры опознания прибегаю домой. Но отец уже уехал. Я быстро умываюсь, надеваю костюм и дую в университет.

И слава богу, что я помчался туда, потому что – как и пророчествовал мистер Несбитт, – мой отец действительно заблудился. Могу сказать в его оправдание: то был его первый и, вероятно, последний визит в университет – отец не виноват, что слегка запутался. Его главная и вполне понятная ошибка – он спутал физический факультет с факультетом физической культуры.

Ну и.

ПАВИЛЬОН: УНИВЕРСИТЕТ. ЗАЛ ФИЗКУЛЬТУРЫ – ДЕНЬ

Гарольд разговаривает с тремя черными громилами-баскетболистами. Ребята явно веселятся.

ГАРОЛЬД

Я же говорю, тесты. Сверхъестественные способности. Дом престарелых. Трое умерло. Полиция.

Ребята переглядываются, уверенные, ясное дело, что разговаривают с чокнутым.

ВИНС (за кадром)

ОТЕЦ!

Винс спешит к отцу на помощь.

Ну, потом мы исхитрились попасть куда надо и нашли приемную физического факультета. Я спросил доктора Питера Робинсона, отца Джоанны, и секретарша сказала:

– Мне очень жаль, но сегодня он задерживается, у него какие-то дела в полиции. – А я подумал: ага, не у него одного. А потом секретарша сказала: – А вот и он. – Я оглянулся и

в приемную, хромая, вошел отец Джоанны. Такой большой дядька, под глазом фингал, и выглядит, как выжатый лимон, словно после пятнадцати раундов с самим Джо Вагнером.

Минуточку.

Он подходит к нам, и мы перекидываемся парой фраз, которые я уже цитировал ранее в своей книге. Не буду повторяться, ничего интересного. Странно вообще, что припомнилась такая мелочь, потому что в голове моей бурлили престранные мысли. По-моему, я размышлял, разумно ли я мыслю, не повредился ли умом после ночного тюремного заточения.

Поскольку.

Отец Джоанны?

Отец панкушки?

Отец панкушки?

Отец Джоанны?

Хммммм…

Питер был совсем не в настроении возиться с этим странным человечком.

Он полночи не спал: в больнице ему сделали рентген глаза – слава богу, просто синяк, хотя болит ужасно. Потом пришлось составлять заявление в полиции, потом – вставлять дома разбитые стекла, ликвидировать разгром, устроенный этим ущербным юношей (дочкиным бойфрендом!), затем последовали слезы Маргарет…

Но это все пустяки. Мантра доктора Робинсона волнами шока захлестывала все эти мини-травмы, вздымая их к небу, уволакивая от суши в потоке лавы:

Никогда

Никогда больше

В школе математика была не только предметом, в котором Питер достиг колоссальных успехов. Он любил играть в математику: математика – точно самый огромный, самый захватывающий паззл, какой только может попасть ребенку в руки.

Питер рос, и математика уже не была просто детским увлечением: когда этот замечательный паззл сложился, обнаружилось, что он просто великолепен, и Питера ныне привлекала главным образом эстетика. Казалось, в мире нет ничего прекраснее математического уравнения. Разумеется, нет – ибо одна математика чиста.

Вероятно, Питер пошел бы по этому пути, стал бы математиком. Однако он уже ощущал себя частью не столь чистого окружающего мира. И, как всякий высокоморальный человек, думал: как ему, человеку высокоморальному, подступиться к этой задаче – придать миру, хотя бы отчасти, прекрасные и совершенные свойства математики. Явно не будучи математиком. Он изучил «Принципы математики» Рассела, всего Готлоба Фреге. [xviii]И понял, что попытка установить связь даже между математикой и логикой, не говоря о чем-то вещественном, обречена на провал. Но вот физика…