Вионор Меретуков - Восходящие потоки

Я отложил ручку в сторону и задумался.

Что со мной могло произойти? И тут я совершенно ясно понял, что любая минута промедления могла мне стоить если не жизни, то здравомыслия. То есть я понял, что близок к помешательству. О причинах я не задумывался.

Возможно, это гены. Отцовские гены. Отец исчез так, как исчезают умалишенные.

Можно, конечно, обратиться к психиатру. Так делают на Западе. Или к психоаналитику. Это даже лучше. Психоаналитик выслушает и даст какую-нибудь дурацкую рекомендацию. Например, посоветует купить новую машину или поменять сферу обитания…

Но русский человек расценивает поход к такого рода специалисту как признание своей психической неполноценности. И, естественно, страшно боится, что приятели и соседи будут на него коситься.

Но главное, чего он боится, так это вторжения в свою душу, в ее потаенные места, он боится, что итогом этого доброжелательного, но нескромного вмешательства могут стать необратимые последствия. Он боится, что станет, как все… Потеряет свое "я". То есть, перестанет быть самим собой.

Я русский человек. Поэтому буду следовать тому, с чем сжился и к чему привык.

Вещей у меня было по-прежнему немного. В чулане я нашел старую сумку, положил в нее все необходимое и воспользовался дверью, которая вела из кухни в оранжерею.

Никаких записок я не оставил. Надеюсь, Адель меня поймет. Она умная. Да и Славику не привыкать расставаться со мной при странных обстоятельствах. Для всех я просто бесследно исчез. Будто меня и не было.

Издали я полюбовался видом красивого парка перед белоснежным домом с колоннами. На берегу искусственного озера в креслах сидели мои друзья и вели неторопливую беседу. Меня они не заметили. Так мне показалось. Мне стало скучно…

И вот я снова в Сан-Канциане. С Аделаидой. Неисповедимы пути Твои, Господи!

… Аделаида нашла меня. И опять на вокзале. По ее словам, я сидел на той же скамейке и, уронив голову на грудь, спокойно спал.

Адель отвезла меня к себе на виллу. Вернула в стойло. Я плохо тогда что-либо понимал. Заметил лишь, что Петрунис отсутствовал. Вопросов Аделаиде я не задавал. Она уложила меня в постель.

Меня трясло как в лихорадке. Все казалось отвратительным. Особенно я не нравился самому себе.

Позже прибыл врач. Который нашел, что у меня нервное истощение. Это я знал и без него. Посоветовал переменить образ жизни и обстановку. Я боялся, что он порекомендует мне что-то страшное, например, перебраться жить на необитаемый остров или жениться на Аделаиде.

Меня потянуло на Клопайнерзее. Может, там закончатся мои мучении. Вон сколько там воды…

*************

…Мы с Адель живем в том же отеле. В номере, в котором она жила с Сильвио.

Когда Адель принялась распаковывать вещи, я расположился в кресле напротив и закурил.

Когда же появятся на свет знаменитые булавы? Но булав не было. Адель усмехнулась.

— Я знаю, что наговорил тебе этот дурень… — глаза ее подернулись влагой. Она вздохнула. — Карлуша все придумал. Он мне рассказал, как он пугал себя и тебя этими мифическими булавами. Боже, как же я хохотала!

Я хотел спросить про подпаленные волосы Петруниса, но она и тут меня опередила.

— Это он спьяну… Прикуривал, вот и…

— А картина Сильвио?

— У Сильвио слишком богатое воображение…

Сейчас ранняя весна. Мы гуляем по набережной. И подолгу молчим.

Я думаю о своем романе. Он движется к концу. Медленно, но движется.

Отец мне больше не является. Ни во сне, ни наяву. Не знаю, что прописал мне врач, но таблетки с мудреным названием, которые я пью четыре раза в день, похоже, сделали свое дело.

Я стал спокойней относиться ко всему. И равнодушней. И это уже не заставляет меня печалиться. Ведь жизнь, в сущности, прожита. И нечего тут особенно кипятиться. Все позади. Все упущено. По моей ли вине… По вине ли случая… Черт его знает.

Я понял одно: жизнь коротка. Ужасающе коротка. И ничего мы с этим поделать не можем. Это банально, но это так.

Я еще могу немного позабавиться. Растревожить, так сказать,

сонное царство внутри самого себя. Микроскопическое сонное царство, которое еще совсем недавно казалось мне равным вселенной.

С Аделаидой мы купили шлем конунга. Точную копию того шлема, который был уничтожен шальным мушкетным выстрелом.

Вечером я водрузил шлем на голову. Спустился вниз. Набрался храбрости и, издав боевой клич, ринулся по направлению к набережной.

Но ожидаемого эффекта не получилось. Насладиться триумфом мне не удалось. Аллея, всегда забитая праздным людом, была пуста. Не сезон… Лишь в самом конце я с ужасом увидел могучую фигуру полицейского.

Я летел по аллее, раззявив рот в крике. Я понимал, что представляю собой жалкое зрелище. Но остановиться не мог.

Я добежал до конца аллеи. Полицейский куда-то исчез. И правильно сделал. Возиться с умалишенным в шлеме конунга, вызывать карету скорой помощи, составлять протокол… Я отлично понимаю его, этого привыкшего к покойной жизни сельского полисмена.

Я остановился, содрал с головы шлем и швырнул его в кусты. Я стоял и плакал. Рыдания сотрясали меня. Так я плакал только в детстве. Когда сталкивался с несправедливостью.

И все-таки я улизнул от Аделаиды. Путь в Москву был тернист. Но я был хитер и осторожен. Я действовал безошибочно. Так может себя вести или сумасшедший, маскирующийся под нормального, или нормальный, маскирующийся под сумасшедшего.

Я был естествен, а это как раз то, что свойственно высоким профессионалам, будь то артисты, дурящие публику, или поступающие на работу обладатели фальшивых дипломов.

И что бы там ни говорили о бдительности таможенников и пограничников, я с поразительной легкостью преодолел все препоны и, сменив шесть видов транспорта, в числе коих блохастый дромадер и канонерская лодка, одним прекрасным майским утром высадился из вагона поезда дальнего следования на площади Трех вокзалов.

Я стоял на площади и щурился на солнце. Я снова был на родине. Вокруг меня все говорили по-русски. Правда, с заметным провинциальным акцентом. Матерные слова преобладали. Да, это была Москва…

Мне нужно было позаботиться о ночлеге. Но это потом…

Денег у меня не было. И опять я вспомнил о святой женщине, некогда без лишних расспросов давшей мне приют. Я говорю о той, на чье имя я с помощью Карла положил в банк сто тысяч долларов.

Встречи с Гаденышем я не опасался. Он погиб в автомобильной катастрофе. Это я знал точно. Я был совершенно уверен, что это не мистификация. Он умер. Я даже знал, где покоятся его останки. На Ваганьковском кладбище. Я решил сразу поехать туда.

В кладбищенской конторе мне подсказали, где я могу найти его могилу.