Вионор Меретуков - Меловой крест

Рядом с ним, нос в нос, пытаясь обойти на повороте, стремительно шла по дистанции красивая девушка, на пупке которой внимательный взгляд — не будь бег юной особы столь стремительным — рассмотрел бы украшение в виде серебряной булавки. Глаза девицы были полны ужаса.

Не полагаясь полностью на свой талант чудотворца, я для подобных визитов припас бейсбольную биту, зная по фильмам, как ей удобно отмахиваться от врагов.

Но Дина!.. Неужели этот Виталий?..

Подумалось, напрасно я сглазил весь мужской цвет мировой оперы. Всех этих Паваротти и Корелли. Ведь миланская опера может остаться без сладкоголосых певунов, и ее хозяевам придется обращаться за подмогой к дирекции Большого театра.

Разорвать и сжечь письмо… Жест, конечно, красивый. Но я так никогда и не узнал, что же там нацарапал сумасшедший горбун.

В связи с этим я некоторое время испытывал смутное сожаление, потом успокоился, вспомнив, что из подобных опрометчивых поступков состоит большая часть нашей жизни.

Я был по-прежнему на распутье. Несмотря на открывшиеся мне откровения, я продолжал сомневаться в правильности принятого решения.

Он был назначен на солидную и хорошо оплачиваемую должность заместителя министра. Заместителя — по холостяцкой части. Хотя официально его должность называлась заместитель министра по общим вопросам.

На первых порах ему приходилось много ездить, заседать на всевозможных торжественных заседаниях, участвовать в пленумах, съездах и научных симпозиумах. Это потом он занялся тем, ради чего был назначен министром на эту должность — поставкой своему шефу молоденьких шлюх, до которых министр был чрезвычайно охоч и без которых, несмотря на свои семьдесят и непомерную полноту, не мог прожить и дня.

А сначала ему пришлось научиться выступать с речами по поводу открытия новых заводов, цехов, отделов и лабораторий, говорить красивые слова на многолюдных юбилеях с банкетно-ресторанным продолжением, пламенно критиковать в общем хоре отдельные недостатки, еще встречающиеся иногда и кое-где. А также, что ему поначалу нравилось меньше, — произносить надгробные речи по случаю участившихся, как ему казалось, в последнее время, "безвременных кончин" и "невосполнимых утрат".

Но постепенно он втянулся и в это, для многих невеселое, времяпрепровождение и уже скучал, если подолгу никто не отдавал Богу душу.

К его неизменному присутствию на кладбищах так привыкли, что ни один траурный митинг уже не мог обойтись без речей этого штатного плакальщика.

Его выступления отличались многообразием форм и подходов к погребальной тематике.

Он творчески и с большим тщанием готовился к своим речам на похоронах и поминках, которые с некоторых пор страстно полюбил за обильный стол и возможность вести себя на них столь же свободно и раскованно, как на дружеских именинах или пышных торжествах по случаю дня рождения какого-нибудь значительного правительственного чинуши.

Одно такое выездное выступление надолго запомнилось не только ему, но и целому коллективу сотрудников крупнейшего в отрасли научно-производственного объединения, которым до последнего дня руководил скончавшийся от передозировки портвейна молодой и перспективный генеральный директор. Несчастный директор носил фамилию Мертваго, как бы специально придуманную для подобных мрачных церемониалов, которая так ему не подходила, когда он был живым человеком и которая так оказалась к месту, когда он превратился в хладный труп.

После погребения избранная похоронная команда, продрогшая и изголодавшаяся, припожаловала на квартиру покойного. Наш замминистра, хорошенько накачавшись еще на кладбище вместе с членами похоронной комиссии сорокоградусной кориандровой настойкой (не могу удержаться от комментария: "кориандровая" — страшная гадость!), придя в превосходнейшее расположение духа, с удовольствием — дело происходило уже за поминальным столом — поднялся и, распялив губы в мудрой усмешке, мол, я-то знаю много такого, что вам, остолопам, и не снилось, начал свою эпохальную речь:

— Уважаемые товарищи, — произнес он голосом, полным невыразимой скорби, — сегодня мы простились с нашим другом… — тут он запнулся, соображая, как же звали проклятого покойника с, кажется, кладбищенской фамилией, потому что не был знаком с ним даже шапочно, — с нашим безвременно, — умело (сказался навык) вывернулся он и, довольный, потер руки, — ушедшим из жизни другом.

Видно, вступление отняло у него остатки разума, потому что он тут же сбился с похоронного тона и весело поскакал вперед, уже не разбирая спьяну дороги:

— А что, собственно, такого уж необыкновенного произошло? — игриво подмигивая, спросил он начавших внимательно прислушиваться к его словам родственников. — Да, что? Ну да, умер! Согласен! Кто же спорит? Утрата, конечно, велика, но, вдумайтесь, что же, повторяю, в этом особенного? Ну, умер и умер… Все помирают. И мы помрем… Рано или поздно… Раз помер, значит, так надо… То есть, я хотел сказать, что ничего особенного в этом нет! Сегодня — он, — оратор ткнул пальцем в поперхнувшегося соседа, — завтра, — он сделал широкий жест, обводя рукой напрягшихся гостей, как бы приглашая их принять участие — и немедля! — в такой привлекательной и заманчиво упоительной процедуре как переход в иной мир, — завтра за ним последуют и другие! Да что завтра? Сегодня!!! Зачем медлить, дорогие друзья, сослуживцы, родные и близкие покойного? Все мы, сидящие за этим столом, потенциальные претенденты в покойники. Надо задуматься о бренности нашего существования, о нашем временном, таком непродолжительном, пребывании в этом мире, и тогда нам многое представится в ином свете. Так не будем же канителиться, дорогие мои! Не будем задерживать неизбежное движение к смерти! Не будем мешкать! Ну, кто готов? Кто первый? Вперед! Отважным поем мы песню! Ну, давайте же!.. Смелее! Чтобы уже завтра было, кого хоронить! А то мы застоимся здесь с вами на этих поминках к чертовой матери, как кони в стойле! А теперь давайте споем и спляшем, чтобы ноги размять, они у меня совсем окоченели после этих дурацких погребальных церемоний! Что-то я плохо соображаю сегодня…

Выносили оратора вместе со стулом.

Несмотря на его выкрики: "Я не то хотел сказать!" и "Налей бокал, в нем нет вина!"

Родственникам усопшего было не до чинопочитания… И заместитель министра по холостяцкой части загрохотал по лестнице, пересчитывая ступеньки грузной задницей.

Все это рассказал мне как-то по пьяному делу сам бывший замминистра, ставший впоследствии одним из руководителей Академии. Эта порода людей каким-то образом умудряется оставаться на плаву при любых обстоятельствах. И всегда у них будут и кабинеты с хорошенькими секретаршами, и машины со сменными водителями, и дачи в Барвихе.