Элизабет Страут - Оливия Киттеридж

«Какой черт в тебя вселился? — резко спросила его Оливия по телефону. — Повадился стервятников кормить?! Господь милосердный!» Однако Сесил считался в городе человеком «туго соображающим», и Генри Киттеридж попросил жену оставить парня в покое.

Никто не знал, как Ларкины закупают продукты. Предполагалось, что, скорее всего, их дочь из Бостона прикладывает руку к снабжению родителей едой, так как раз в месяц, или что-то вроде того, на их въездной аллее видели машину с массачусетским номером. И хотя никто их дочь в местном продовольственном магазине никогда не видел, она, возможно, привозила с собой из Бостона мужа, которого в Кросби никто уже и узнать бы не мог, а может, он делал кое-какие покупки в Марденвилле.

Перестали ли Ларкины навещать сына? Никто не знал, и некоторое время спустя в городке стали гораздо меньше говорить об этом. Иногда, проезжая мимо их дома — большого, квадратного, окрашенного в бледно-желтый цвет, — люди даже отворачивались, не желая, чтобы им что-то напоминало о том, что может случиться с семьей, казавшейся такой привлекательной и свежей, точно пирог с черникой.

Это Генри Киттеридж, которому как-то посреди ночи пришлось ответить на звонок полиции, сообщившей, что у него в аптеке сработал сигнал тревоги (енот пробрался внутрь), увидел, как Ларкины отъезжают от дома. Роджер — за рулем машины, неподвижная Луиза — предположительно Луиза, так как голова женщины была закутана шарфом, а глаза скрывались за темными очками, — на сиденье рядом с ним. Было два часа пополуночи: вот тогда-то Генри и понял, что эта пара уезжает и приезжает под покровом ночи; что, скорее всего, даже почти наверняка, они едут в Коннектикут навещать сына, однако делают они это украдкой; и Генри предположил, что, вполне вероятно, они теперь всегда будут жить таким образом. Он сказал об этом Оливии, и она тихонько произнесла: «Ай-яй!»

В любом случае Ларкины, их домашний очаг и их жизнь у этого очага, какой бы она ни была, вскоре отошли на задний план, так что их дом с вечно задернутыми шторами стал со временем восприниматься как еще один холм в изобилующем драматическими подъемами и спусками прибрежном ландшафте. Природное резиновое кольцо, что любопытство натягивает на человеческие судьбы, растянулось на некоторое время, но затем вернулось к размерам, достаточным, чтобы вместить лишь странности, существенные для каждого отдельного человека. Два года, пять, а затем — семь лет минуло… и что касается Оливии Киттеридж, то она обнаружила, что просто задыхается, зажатая в смертельных тисках одиночества.

Ее сын, Кристофер, к тому времени женился. Оливию и Генри ужасала властность их молодой невестки, которая выросла в Филадельфии и ожидала подарков вроде бриллиантового теннисного браслета к Рождеству. (А что это такое — теннисный браслет? [32] Теннисный браслет — широкий, с большим количеством драгоценных камней браслет на запястье, своей шириной подобный эластичному манжету, предохраняющему руку теннисиста от пота. Но Кристофер его Сюзанне купил.) А еще в ресторане она отсылала блюда назад, однажды даже потребовала, чтобы шеф-повара пригласили для разговора с ней. Оливию, тяжело переносившую менопаузу, которая представлялась ей бесконечной, то и дело бросало в жар в присутствии невестки, и как-то раз та посоветовала: «Есть специальная соевая пищевая добавка, Оливия, вы могли бы ее принимать. Если не верите в заменитель эстрогена».

А Оливия тогда подумала: «Я верю, что нечего совать нос в чужие дела, — вот во что я верю». И сказала: «Мне надо тюльпаны высадить, пока земля не замерзла». — «Да? — удивилась Сюзанна, которая постоянно доказывала свою абсолютную тупость во всем, что касалось цветов. — Неужели вы высаживаете эти тюльпаны каждый год?» — «Разумеется», — ответила Оливия. «А я уверена, что моя мама не высаживала их каждый год. И они всегда росли у нас за домом». — «Я думаю, если вы спросите у вашей мамы, — сказала Оливия, — вы убедитесь, что ошиблись. Цветок тюльпана уже сидит в его луковице. Прямо в ней. Всего один побег. В этом все дело».

Сюзанна улыбнулась так, что Оливия готова была влепить ей пощечину.

Дома Генри сказал Оливии: «Перестань говорить Сюзанне, что она ошибается». — «К черту, — ответила Оливия, — я буду говорить ей все, что захочу». Однако она приготовила яблочный соус и отнесла молодым домой.

Молодые не прожили вместе и четырех месяцев, когда однажды Кристофер позвонил родителям с работы. «Послушайте-ка, — сказал он. — Мы с Сюзанной переезжаем в Калифорнию».

Для Оливии весь мир перевернулся вверх дном. Получалось, вроде раньше она думала: вот стоит дерево, а здесь — кухонная плита, а на самом деле это было вовсе не дерево и никак уж не кухонная плита. Когда она увидела объявление «ПРОДАЕТСЯ» на фасаде дома, который они с Генри сами построили для Кристофера, ей показалось, что в сердце ей вонзились острые древесные щепки. Порой она так бурно рыдала, что их пес начинал скулить и дрожать и тыкался холодным носом ей в руку. Она кричала на пса. Кричала на Генри. «Жаль, что она маленькая не пропала! — говорила Оливия. — Ох, чтоб ей сдохнуть, с места не сойдя!» И Генри ее не упрекал.

Калифорния? Зачем же в такую даль — через всю нашу огромную страну?

«Люблю солнце, — объяснила Сюзанна. — Осень в Новой Англии хороша всего две недели, а потом наступает мгла и… — Она улыбнулась, приподняв одно плечо. — Просто мне это не нравится. А вы скоро приедете нас навестить».

Трудно было переварить такое. Генри к тому времени уже вышел на пенсию, оставив свою аптеку раньше, чем планировал: арендная плата взлетела до небес, и здание было продано большому аптекарскому магазину известной фирмы; очень часто Генри чувствовал себя в полной растерянности, не зная, чем заполнить свои дни. Оливия, оставившая преподавание пять лет тому назад, постоянно твердила ему: «Составь себе план действий и держись его».

Так что Генри поступил на вечерние курсы при колледже в Портленде и занялся столярным делом. Он установил в подвале станок и со временем создал четыре не очень ровные, но совершенно прелестные салатницы для кленового салата. Оливия углубилась в каталоги и заказала сотню тюльпановых луковиц. Они оба вступили в Общество Американской гражданской войны: [33] Имеется в виду Гражданская война 1861–1865 гг. между северными и южными штатами США. прадед Генри сражался в Геттисберге, [34] Геттисберг — небольшой город в штате Пенсильвания, где произошла решающая битва между южанами и северянами в первые дни июля 1863 г. Армия южан была разгромлена, но обе стороны понесли большие потери. В ноябре того же года, на торжественном открытии мемориального кладбища на поле битвы, президент Авраам Линкольн произнес свою знаменитую геттисбергскую речь. и у них в сундуке в качестве доказательства хранился его старый пистолет. Раз в месяц они отправлялись на машине в Белфаст и садились там в кружок — слушать лекции про сражения, про героев и про всякое такое. Им было интересно. Это помогало. Они болтали с другими членами Общества Гражданской войны, потом ехали домой в темноте, проезжая мимо дома Ларкинов, где не светились окна. «Я всегда считала, что Луиза немного не в себе», — замечала Оливия, качая головой. В школе, где преподавала Оливия, Луиза работала консультантом по вопросам воспитания, и что-то такое было в Луизе — она говорила слишком много и слишком весело, и делала весь этот макияж, и столько внимания уделяла своей одежде… «Она бывала сильно навеселе на рождественских вечеринках, — рассказывала Оливия. — А как-то раз просто по-настоящему напилась. Я обнаружила ее в гимнастическом зале, сидящей на одном из мест для зрителей и поющей „Вперед, Христовы воины!..“ По правде говоря, это было отвратительно».