Александр Проханов - Теплоход Иосиф Бродский

— Иосиф Бродский — известный специалист по залоговым аукционам, — тихонько произнес Круцефикс, смущенно теребя бородку. — Вместе с господином Найтшулем они разработали метод, позволивший безболезненно отобрать собственность у некомпетентного населения и передать ее нашим людям.

— Иосиф Бродский, насколько я помню, это вор-рецидивист из Ростова, — напрягал память прокурор Грустинов. — За ним числилось несколько убийств, он был приговорен к «пожизненному» и повесился в ростовской тюрьме при невыясненных обстоятельствах.

— В Биробиджане есть мэр — Иосиф Бродский, — отозвался спикер Грязнов. — И что интересно — антисемит. Евреев называет «жидами». И те ничего, откликаются.

— Иосиф Бродский был директором съемочной группы, когда снимался фильм «Свой среди чужих», — хмыкнули усы Михалкова. — Конечно, приворовывал, стервец, но мужик был классный.

— Господа, — с чувством легкой иронии, прощая собравшимся их необразованность и удаленность от искусств, произнесла Луиза Кипчак. — Иосиф Бродский — это замечательный поэт, сочинивший слова известной песенки про Чебурашку. Если вы прислушаетесь к звукам, которые издает при движении наш корабль, вы чутким ухом уловите мотив знаменитой песенки. Кстати, он лауреат Премии Ленинского комсомола.

Все умолкли, подавленные этим незлым, но чувствительным упреком, почувствовав себя невеждами Рядом с просвещенной красавицей. Устремили взоры на Толстову-Кац, ожидая пояснений.

— Все вы правы, — вещунья озирала гостей проницательными очами, над которыми наведенные брови выгибались синими дугами. Сова, вторя ей, поворачивала круглую голову с ненавидящими золотыми глазами. — Видите ли, Иосиф Бродский вездесущ и столик. Он был в далеком прошлом, существует ныне во множестве воплощений и никогда не исчезнет, какие бы сюрпризы ни преподносила нам история. Человечество, с момента зарождения, двигалось от одного Иосифа Бродского к другому, которые являлись в самые переломные, драматические периоды, не позволяли истории уклониться от божественного промысла. «Иосиф» на арамейском языке — «подающий знак». Иосиф Бродский — это тот, кто подает человечеству знаки, уводя за собой сбившуюся с пути историю. Таким был Иосиф, сын Иакова, проданный братьями в Египет, что предопределило появление Моисея, великий «исход», скрижали, скинию и весь иудаизм как неизбежный путь человечества. Таким был великий историк и метафизик Иосиф Флавий, предсказавший христианство. Никто не сомневается, что святой Иосиф, в семье которого родился Христос, был такой же путеводной звездой человечества. Можно перечислять без конца. Иосиф Волоцкий, знаменитый устроитель православной церкви. Иосиф Сталин, которого многие почитают святым. Иосиф Броз Тито — несрм-ненный славянский герой. Наконец, Иосиф Кобзон, чьи песни, при всей их непривлекательности и ущербности, являются «музыкой сфер» — сфер обслуживания. Иосифы Бродские есть во всех народах, на всех материках. Есть у китайцев, есть у народа майя, есть у племени зулу. Антропологи, изучающие останки австралопитеков, обнаружили у некоторых скелетов признаки Иосифа Бродского. Некоторые гипотезы утверждают, что Иосиф Бродский существовал в «дочело-веческий период», являя себя в образе динозавра. Моя же мысль, подтвержденная герменевтикой, сводится к тому, что Иосиф Бродский заявил себя уже на стадии минеральной фазы земли, в период образования гор, выделения из расплавленной магмы минералов и руд. Такие самоцветы, как топаз, изумруд, аквамарин, носят признаки Иосифа Бродского. Изучая академика Зельдовича, его теорию происхождения Вселенной, можно найти намек, что «первичный взрыв» в той или иной степени связан с Иосифом Бродским. Поэтому, господа, спиритический сеанс, участниками которого вы согласились стать, соединит вас не просто с духом усопшего человека, но с космическими силами невиданной мощи, что одновременно и плодотворно и смертельно опасно. Те из вас, кто отважится испросить у Иосифа Бродского прорицание о своей судьбе, должны знать, что ответ будет содержать не относительную, но абсолютную истину, пусть и изложенную в сомнамбулической форме его бессмертных стихов.

Все подавленно молчали, стараясь уразуметь грандиозную, умонепостижимую тайну, завесу над которой приоткрыла колдунья в волшебном тюрбане с древней совой на плече.

Есаул смотрел на портрет в лакированной рамке, — выпуклые, печальные, переполненные тайными слезами глаза, наклоненная голая шея, словно ее побрили перед ударом топора, горько сжатые губы, познавшие тщету славословий, вкусившие полынь молчания. Он чувствовал непостижимую связь, сочетавшую его, потомственного казака Есаула, и этого печального иудея, занесенного в русскую жизнь, как заносит астероид в пространство чужой планеты. Эта связь была неявной, состояла из мучительной несовместимости и сладкой нерасторжимости. Донской казак, военный разведчик, изощренный государственный муж. И иудей, печальный изгнанник, болезненный стихотворец. Они являли собой две ветви расщепленного человечества, которые пытались срастись и в тщетных попытках истребляли друг друга. Погибали в этом непрерывном борении, уповая на смерть, в которой снова сольются.

— Господа, — приступила к священнодействию Тол-стова-Кац. — Технология обращения к духу весьма проста, но требует определенного навыка и решительности. Вот книга стихов поэта, — она приподняла увесистый том в черном переплете, на котором стояло название: «Перемена империи» — и была изображена странно-мерцающая синяя рыба. — А вот магические булавки, — она тронула ворох длинных стальных колючек, увенчанных шариками из драгоценных камней. — Желающий угадать судьбу берет книгу и под прямым углом вонзает в нее булавку, — она приставила заостренную спицу к переплету и сделала вид, что с силой ее вгоняет. — Булавка проникает в глубь книги, и острие останавливается на том изречении, в котором содержится неявный ответ. Конечно же, он подлежит толкованию. Но в этом доверьтесь мне. Я распутаю хитросплетения слов, разовью венок сонетов, переведу бормотания дервиша на понятный людям язык, — она обвела собравшихся гипнотическими глазами, и ее вороний клюв выбирал себе добычу среди притихших, оробевших гостей.

— Приступаю к погружению в бездну. — Толстова-Кац извлекла пакетик с порошком горчичного цвета. Бросила щепоть в огонь свечи. Пламя из желто-белого превратилось в ослепительно-зеленое, вспыхнуло дымно-красным, оделось нежно-лиловым, заметалось золотом, багрянцем, пурпурно-алым и черно-синим. В воздухе запахло озоном, альпийскими снегами, садовыми розами, благовониями востока, сквозь которые потянуло серным сквознячком преисподней, сладковатым запахом тления. Сова радостно взирала на многоцветное пламя глазами певца Леонтьева, поющего знаменитую песню о Казанове. Портрет Иосифа Бродского вдруг помутнел, наполнился туманом. Лицо поэта померкло и скрылось в «дыму всесожжения». Из книги стали истекать полупрозрачные невесомые лопасти, будто среди страниц таилась гора самоцветов.