Дмитрий Коваленин - Сила трупа

Я вспомнил свой дом-ловушку, из которого некуда деться, дом-вурдалака, который высасывает из своих обитателей последние соки, дом с призраками нерожденных детей и вздохами исчезнувших жен в пустых коридорах. Сумасшедший дом, в котором на сегодняшний день обитает парочка пациентов. Я, проигравший битву с собственной тенью, — и мой «заклятый друг», головастый алкаш, заселившийся месяц назад чуть ли не с улицы. Бум японских авто миновал, и дéбиты бедняги Иосича окончательно перестали сходиться с крéдитами, а на то, чтобы вернуться в Россию и в хаосе 90-х пытаться встать на ноги, не осталось уже ни здоровья, ни сил.

Я подумал обо всем этом за какие-то пару секунд, пока шеф ждал от меня ответа. И вдруг окончательно осознал, что неуютней, чем в этом мажорском ангаре за тыщу долларов в месяц, ни я, ни Иосич не ощущали себя нигде и никогда в жизни. Да, никто на свете не мог сказать, сколько еще двум безродным отшельникам прозябать в этом прóклятом месте. Но разве это повод втягивать сюда кого-то еще?

Я вздрогнул, точно от холода, и медленно покачал головой.

— Нет уж, — криво усмехнулся я шефу. — А если она у меня убежит?

— Ну, и куда ты меня привез? — спросил я, когда мы поднялись на широкое каменное крыльцо.

— Это клуб, Митрий, — ответил Иосич, зажал папочку в левой руке, а правой уверенно повернул золоченую ручку в форме львиной головы. — Пожалуй, самый дорогой в этом городе. Ночной клуб, которого еще нет. Или вообще нет. С этим у них вечно какая-нибудь напряженка… Родину давно не любил?

— Которую? — уточнил я.

— Сам разбирайся… Если что, тебе здесь напомнят.

Мы ступили в вестибюль. Ступени зеленоватого мрамора вели на второй этаж. Вдоль лестницы тускло горели электрические светильники — точь-в-точь европейские канделябры позапрошлого века. Сверху лились звуки фортепиано в исполнении чуть ли не самого Чайковского.

— Ого, — удивился я. — Неплохо для самураев!

— Были бы деньги, Митрий, тебе и мамонт польку спляшет. Нам на второй!

Мы двинулись вверх по ступеням.

— Смотри-ка, — пробубнил Иосич, сражаясь с пузом и одышкой. — Можно подумать, нас тут ждали…

Я вгляделся в полумрак наверху, и взгляд мой провалился в распахнутые двери, обрамленные шторами из кроваво-красной парчи. Справа от дверей стояла тень человека. Вернее, мне показалось, что тень. Ни лица ее, ни цвета одежды в тусклом сиянии было не разобрать. Выпуклый силуэт человека в смокинге.

— Добро пожаловать… — поклонилась нам Тень, когда мы доковыляли до верхней ступеньки. — Клуб «Екатерина» еще не открыт, но господин Морита ждет вас. Располагайтесь, он скоро освободится.

— «Екатерина»? — переспросил я.

— Пошли, Митрий, пошли! — Иосич протолкнул меня в двери. — А ты думал, зачем мы здесь?

«А зачем мы здесь?» — хотел уточнить я, но застыл с открытым ртом. Вокруг нас была Россия девятнадцатого века. Та Россия, с которой я годами знакомил японцев интуристовскими маршрутами «Москва — Ленинград». На секунду меня охватило чувство, будто я попал на экскурсию в какой-нибудь Шереметьевский дворец. Огромная золоченая люстра в стиле загнивающего барокко, резные столы, вычурных форм диваны и кресла все в той же красной парче. В углу невысокая сцена, на сцене — белый рояль, за которым никто не сидел. Фортепианные трели вытекали из невидимых динамиков в потолке.

У самой дальней стены громоздились какие-то ящики — видимо, еще не распакованная часть мебели.

Я вдруг почувствовал себя до ужаса одиноко.

— Иосич, дорогой… Мы тут надолго? — загрустил я.

— Не дрейфь, Митрий. Всего разговора минут на двадцать. Присаживайся.

Мы уселись за огромный стол у рояля. На стене рядом висел гобелен. С гобелена на нас угрюмо взирала Екатерина Вторая. В ее пухлых арийских скулах ясно угадывалось что-то монголо-татарское. В центре стола громоздилась пепельница из розоватого мрамора. Я полез в карман куртки за сигаретами — и, усмехнувшись, выложил на стол перед Иосичем то, что обнаружил в кармане.

— И давно ты, Митрий, булыжники за пазухой таскаешь? — с интересом спросил Иосич.

— Тест, — объявил я. — На сообразительность. Угадаешь с трех раз, что за хреновина, — с меня пиво.

После долгих извинений и объяснений урну с прахом взял-таки на хранение крематорий. Разумеется, за отдельные (в перспективе — бирманские) деньги. Все полчаса, пока мы с шефом оформляли бумажки, команда и капитан дожидались в автобусе.

— В понедельник заберешь — и спецпочтой в Рангун! — распорядился шеф, вручил мне квитанцию и зашагал по коридору к выходу.

— Хай! — кивнул я и двинулся за ним. Первое, что я хотел сделать, выйдя на улицу — немедленно закурить. А потому на ходу сунул руку в карман куртки за сигаретами. И тут мои пальцы наткнулись на что-то твердое.

Я достал неизвестный предмет из кармана — и чуть не споткнулся на ровном месте.

Это был выгоревший добела фрагмент человеческой кости. Какой именно кости — бог разберет. Весьма отдаленно это напоминало небольшой позвонок. Хотя вполне могло оказаться, скажем, и частью бедра.

Я понял, что на протяжении всех «переговоров» вокруг скелета сжимал эту кость в руке. Подняв ее с пола. Выпавшую из палочек у капитана. Стиснул нервно в ладони — лишь бы ухватиться за что-нибудь, — да так и забыл положить куда следует. Слишком уютно в ладони лежала. Слишком уверенно. И больше не крошилась, как ни сжимай.

— Слушай, вот это кру-уто! — протянул Иосич и повертел кость в руках. — Ну, и что ты с ней будешь делать?

— Да не знаю. Не распечатывать же из-за одной косточки всю погребальную урну! А выкидывать как-то… стрëмно. Ты что предлагаешь?

Ответить он не успел. Парчовая штора в углу отодвинулась, и хозяин заведения предстал перед нами.

Человек этот был из тех, кто предпочитает с утра до вечера — и на работе, и дома (ну разве только не в сауне и не на площадке для гольфа) — расхаживать исключительно в костюме с галстуком. Морщинки у глаз от Богарта, седые виски от Бельмондо. Господин-с-Иголочки. На галстуке — шëлковом, шоколадных тонов — золоченая монограмма: заглавная «Е» с шапкой Мономаха на макушке. Движения уверенно-ленивы, как у леопарда после ужина. Возраст — под шестьдесят. Проседь на висках лишь подчеркивала поистине нечеловеческое обаяние этого человека. Профессиональное, высокооплачиваемое обаяние, какое приобретают на съемочных площадках кинозвезды средней руки. Только без загара от софитов.

— А! Мои дорогие русские друзья! — Морита-сан широко улыбнулся и картинно развел руками. Обниматься, впрочем, не стал. — Доомо-доомо! .. Прошу извинить за ужасный беспорядок! Открываемся только через месяц, а пока, сами видите — вокруг еще столько работы…