Игорь Всеволожский - Ночные туманы

— А тебе запрещаю, — возмутился отец. — Поверь, то же самое тебе бы сказал твой отец.

Вадимка был страшно обижен.

Он завел себе школьных товарищей и домой приходил как жилец — только спать. И когда отец предлагал нам пойти в музей или поехать на Сапун-гору, Вадимка отказывался. В театр и кино он ходил.

Я подрастал и очень подружился с отцом. Ходил с ним на катера. Видел, как к нему относятся подчиненные.

Просят совета по самым различным делам. Понял: любят его. Любят искренне.

Директор нашей школы Михаил Давыдович Хабиасов хотел, чтобы школа его была лучшей в городе. Что ж, в этом нет ничего плохого. Если у тебя учатся лучше, чем в других школах, радуйся! Но он подходил со своей точки зрения. Он вел такую статистику: «У меня учатся шесть сыновей Героев Советского Союза, семь сыновей высокоответственных работников города. У меня в школе лучшая самодеятельность (а что самодеятельность „подкреплена“ приходящими со стороны и из других школ „артистами“, Хабиасов умалчивал). У меня в школе растет поэт Гущин, и я создаю ему все условия. Необычайно талантлив. Выступает на всех вечерах, и не только в школе, во Дворце пионеров, в Доме офицеров!»

Михаил Давыдович делал всяческие поблажки Вадимке:

— Ты урока не выучил, но ты, наверное, творил?

— Творил, — отвечал севастопольский Маяковский.

— А ну, прочти всему классу. Да ты не стесняйся, Вадим, не стесняйся. Скромность — великая вещь, но чрезмерная скромность вредна. Читай же!

И Вадим, подвывая, читал.

Однажды на школьный вечер пришли к нам знатные гости (ох, любил Хабиасов знатных гостей!). Кроме местных начальников даже приезжие из Москвы. Вадим отличился. Какая-то важная гостья восторгалась им и обещала похлопотать, чтобы его приняли в литературный институт. Вадим совсем загордился.

Я однажды получил двойку. Михаил Давыдович пришел в класс озабоченный и страшно рассерженный. У него даже губы дергались:

— Ты мне портишь статистику. Может быть, ты заболел и не приготовил урока?

Отец учил меня: «Не лги и душой не криви». Я ответил:

— Я ничем не болел.

— Маргарита Петровна, — сказал директор учительнице, — придется пересмотреть его двойку.

— Но ведь он ответил на двойку, — вспыхнула наша учительница.

Хабиасов весь потемнел.

— Дети Героев должны быть на уровне! — почти выкрикнул он. (Мы надолго запомнили эту фразу и часто со смехом ее повторяли.)

В тот же вечер я ничего не скрыл дома.

На другой день отец пошел объясняться с директором.

Хабиасова чуть инфаркт не хватил. До сих пор к нему приходили мамаши, папаши и требовали, чтобы их лентяям повысили балл. А теперь пришел мой отец убеждать, чтобы его сыну оставили двойку. Они крепко поссорились.

Отец объяснился с Вадимкой:

— Насколько я понимаю, и тебе заменяли пятерками тройки?

— А что? — ответил нагло Вадимка.

— Как — «что?» — вспылил впервые в жизни отец. — Безобразие!

— Ах, дядя Сережа, как же вы устарели, — снахалил Вадим. — Это в ваше время не шли навстречу талантам.

— В наше время нас драли как Сидоровых коз! Ничего в этом хорошего не было! Но теперь, в ваше время, — подчеркнул он, — самое главное быть честным перед Родиной, перед близкими, перед твоим погибшим отцом, перед самим собой, наконец! Сегодня в школе душой покривил, завтра станешь обманывать комсомол, если тебе окажут честь, примут…

Вадим только плечами пожал.

— Что ж, дядя Сережа, — сказал он с нарочитой наивностью, — прикажете мне сдать пятерки и попросить заменить их на тройки? Как же я в институт поступлю?

— А ты уверен, что с таким, как у тебя багажом, сумеешь войти в литературу?

— Ах, дядя Сережа, Горький булки пек, Шаляпин обувь тачал.

— Ты убежден, что ты такой же талант, как они? Самоуверен не в меру ты, братец…

Вадим достал из кармана газету. В газете было напечатано его стихотворение. Отец прочел.

— Своего ни на грош, Маяковскому подражаешь. И не рано печататься в четырнадцать лет?

Вадим всем своим видом показывал: в самое время.

Еще бы! Михаил Давыдович уже повсюду носился с напечатанным стихотворением Вадимки. Он звонил: «В моей школе выпестован поэт, сын черноморца-героя». И добегался: в газете поместили статью «Кузница юных талантов». Выходило, что без Михаила Давыдовича не существовало бы поэзии.

К счастью для нас, почти все учителя здраво смотрели на жизнь. И школа не покалечила нас. Кроме пятерыхшестерых, в их числе и Вадимку. Самовлюбленность, уверенность в том, что можно выехать на заслугах герояотца, стремление поближе сойтись с власть имущими пробудил в душе Вадимки Михаил Давыдович Хабиасов.

В пятнадцать лет Вадим Гущин был принят в «лучших домах». Его приглашали, как некое юное чудо. Он читал стихи без малейшей застенчивости.

В школе произошло несчастье: обгорел Борька Савинов, и понадобилось отдать свою кожу, чтобы спасти ему жизнь. Почти весь класс вызвался, да и не только наш класс. Нашлось только несколько себялюбцев. Среди них оказался, к огорчению отца, наш Вадим.

— Всего ожидал от него, но такого не ждал! — сказал отец горестно. — И больше всех в этом я виноват!

— Почему ты? — спросил я.

— Не сумел воспитать человека.

Вадим, правда, стихи написал по этому случаю. Очень трогательные. Их напечатали в комсомольской газете.

И сотни читателей прислали письма ему и тем, кого он прославил. Вадим хвастался этими письмами. Отец поморщился:

— Мне думается, не следовало раздувать это дело.

У нас за последнее время принято умиляться, что человек не присвоил найденный на улице кошелек. Воспевают подобную добродетель в стихах и в прозе. И забывают, что это простая порядочность.

— Отдать кошелек с деньгами или кусок своей собственной кожи — все же разные вещи, — пробурчал както после Вадим.

— Но кошелек ты бы отдал, а кожу отдать побоялся.

— И без меня было много желающих…

Я знаю: он никогда не лег бы на стол рядом с товарищем, истекающим кровью, чтобы отдать ему свою кровь!

А отец — он ложился. Во время войны. Тогда размышлять было некогда. Кровь срочно нужна была Подоконникову, командиру торпедного катера. Умирающему другу. Подоконников сам мне рассказывал: «Сергей после, как муха, ходил. Шатался. Но наша морская дружба всегда была, есть и будет сильнее смерти».

Когда Вадим заканчивал школу, мы наткнулись с отцом на такое зрелище. Компания лоботрясов вывалилась из «Волги» у памятника Казарскому. Девчонка встала на колени перед каменным бригом. Один из парней ткнул перстом в надпись «Потомству в пример» и занес над девчонкой руку, как меч. Она, кривляясь, простерла оголенные руки. Вадим сфотографировал эту идиотскую сценку.