Жозеф Кессель - Лев

– Представьте себе, – ответил он. – Эти зверушки и растут быстрее нас, и силу набирают побольше нашей. Но их чувства от этого не меняются. Вот, сами можете убедиться.

Фильм продолжался, причем верить в реальность происходящего становилось все труднее и труднее.

Вот гигантский лев, сидящий в «лендровере» рядом с Буллитом или за столом между ним и Патрицией.

Вот грозный хищник, рвущий кибоко, которым его только что наказали, однако даже не пытаясь рычать на хозяина.

И он же, играющий с рейнджерами.

И он же, лижущий руки Сибилле.

Я только повторял как автомат:

– Невероятно!.. Невероятно!.. Невероятно!..

– Отчего же? – сказал наконец Буллит с некоторым раздражением в голосе. – У нас на ферме, когда я был ребенком, тоже жил лев, попавший к нам при таких же обстоятельствах, что и маленький Кинг. За пять лет он не тронул ни одного человека, будь то белый или черный, ни одного животного. А когда отца назначили на один пост в городе и нашего льва пришлось отпустить в бруссу, то прежде, чем сделать это, мы должны были научить его убивать.

– А это что? – спросил я. – И это?

На фотографии, которую я держал в руке, Кинг был изображен на поляне в компании других львов.

– Это я застал его во время одного объезда, – ответил Буллит. – Он играл с друзьями. Такое случалось с ним часто.

– Но он всегда возвращался, – сказала Патриция с кресла, где она сидела с матерью.

Голос ее прозвучал очень жестко.

Буллит небрежно собрал фотографии и как попало сунул их в конверт.

– Давайте поговорим немного с нашими дамами, – сказал он.

Сибилла расспрашивала меня о Париже, о Лондоне, о том, какие сейчас выходят книги, что показывают в театре, какие носят платья, какие в последнее время были концерты. Время от времени она вздыхала. И тогда Патриция прижималась к ней, а Сибилла гладила подстриженные в кружок волосы. И всякий раз, когда она делала этот жест, размытая тень на задернутых шторах повторяла его.

Буллит смотрел на жену, на дочь и с блаженным выражением лица затягивался дымом очень черной, привезенной из Индии сигарой.

Когда я вернулся к себе в хижину, электрогенератор уже не работал. Однако один из слуг поставил на стол на веранде ветрозащитную лампу. Я устроился перед ней и стал перебирать в памяти события истекшего дня.

Нервы у меня были взвинчены. Как ни странно, но спокойный вечер, который я только что провел в бунгало, подействовал на них гораздо сильнее, чем приступы дурного настроения у Сибиллы и почти истерические сцены накануне. «Такая тишь да гладь, такая кротость, – говорил я себе, – явно не отвечают внутренней сущности этих троих людей, живущих под этой крышей. Штиль этот только кажущийся, в этой стоячей воде есть что-то нездоровое, опасное».

Как совместить это терпимое отношение Сибиллы к Кингу и неприязнь к нему, которую она продемонстрировала днем раньше?

А какой общий знаменатель можно найти для поведения Патриции перед альбомом ее матери и неистовыми играми с хищным зверем?

Лев-гигант снова завладел всеми моими мыслями. Это его грозный рев вдруг послышался мне в глубине ночной бруссы? Или это были отзвуки какой-нибудь далекой грозы? Или мне просто померещилось?

Нервы у меня были взвинчены, и поэтому, когда передо мной внезапно возник Буллит, я сразу понял ненависть Сибиллы к людям, которые перемещаются без шума, и разделил ее с ней. Увидев высокий силуэт, вдруг появившийся перед световым кругом от моей лампы, я чуть было не вскрикнул от ужаса.

Буллит снова облачился в свой рабочий костюм, надел сапоги, и волосы опять торчали растрепанной копной. Он держал в руке еще наполовину полную бутылку виски, которую я принес ему несколько часов назад.

– Я знаю, что у вас их целый ящик, – сказал он, пресекая мои протесты. – Но сегодня мы должны докончить вместе именно ее. Так хорошо мы ее начали.

Каждая черта его крупного лица светилась искренним, безоговорочным дружелюбием.

– Очень уж давно в нашем доме не было таких счастливых вечеров, – продолжил он. – Ваше присутствие успокоило Сибиллу, а дочь вас просто обожает.

Я поторопился сходить за стаканами: когда я оставался наедине с Буллитом, мне всегда очень хотелось выпить.

Мы пили молча. Я чувствовал, что отец Патриции находил, так же, как и я, эту передышку весьма благотворной. Но тут мне вдруг показалось, что отдаленный рев снова прорезал ночную тишину. Буллит не пошевельнулся. Скорее всего, я ослышался. Хотя, может быть, невозмутимость тут была связана с привычкой. Я спросил его:

– Почему Кинг ушел от вас?

– Сибилла, – ответил Буллит. – Она родилась и воспитывалась не в Восточной Африке. Ей стало невыносимо видеть все время гриву, клыки. А еще эта масса, которая одним прыжком пересекает все комнаты, чтобы положить лапы мне на плечи или лизнуть ей руку. И всякий раз, когда Пат каталась со львом по траве, Сибилла готова была упасть в обморок. Она невзлюбила Кинга. Ну а Кинг, естественно, понял это. Он перестал ласкаться к Сибилле и даже, когда она сама хотела погладить его, уходил прочь. Тогда она стала бояться его до такой степени, что поклялась, что уедет в Найроби, если я не избавлю ее от Кинга. Что касается меня, то мне было безразлично, уйдет он от нас или нет. Но была еще Пат.

Буллит остановился, и по выражению его лица я понял, что ему было очень трудно продолжать. Но мне нужно было любой ценой узнать конец этой истории, в которую я позволил втянуть себя, как в какую-нибудь западню. И я чувствовал, что в этот вечер он мне ни в чем не откажет. Поэтому я спросил настойчиво:

– И как все это произошло?

– Мы с Сибиллой поступили так, как велел нам наш долг, – ответил Буллит. – Тем же утром я отвез Кинга в машине в самый дальний угол этого заповедника и оставил его там, а Сибилла поехала с дочкой в Найроби и поместила ее в самый лучший пансион города, – тут Буллит тяжело вздохнул. – Вы ведь, наверное, знаете, что нам пришлось очень скоро забрать Патрицию обратно?

– Да, знаю.

– Так вот, – продолжал Буллит, слегка стукнув донышком стакана по столу, – так вот, когда дочь вернулась, на следующий же день Кинг уже был перед бунгало и они вместе катались по траве на поляне.

Буллит сделал очень длинную паузу, а потом продолжил:

– Сибилла умоляла меня застрелить льва. И ее тоже можно понять. Но разве я мог? Дочь и так уже едва-едва прощает мне всех тех уничтоженных животных, которых я убил, когда она еще не родилась.

Буллит поднял на меня свой хмурый взгляд и сказал:

– Если бы на моих руках была кровь Кинга… вы только представьте себе…

Великий истребитель зверей закрыл глаза и вздрогнул.

– А потом? – спросил я.

– А потом мы все пришли к компромиссу. Мы с Пат вместе присмотрели то самое дерево, к которому она привезла вас сегодня утром. И когда на следующий день Кинг пришел к бунгало, мы отправились туда втроем. И малышка объяснила Кингу, что отныне там будет место их свиданий. Она донесла до его сознания… до его чувств… В общем, вы понимаете, что я хочу сказать. Она может сделать с ним все, что хочет. Вы теперь сами убедились.