Игорь Данилевский - Сессия: Дневник преподавателя-взяточника

– …И продолжается потому, что мы не можем вылезти из собственной шкуры. Сознание, как доказано многочисленными исследованиями, – это всего лишь английская королева, которая царствует, но не правит. Абсолютно любое решение на несколько миллисекунд раньше, чем оно будет нами осознано, оформляется на уровне бессознательных импульсов. А если бессознательное – квантовая или подобная квантовой система, то наше долготерпение останется с нами навсегда. Обычно на это возражают, что если мы знаем о сковывающих нас ограничениях, то мы сможем эти ограничения снять: как говорили классики, свобода есть познанная необходимость. Но скажите: знаем ли мы о таких наших индивидуальных свойствах, которые мы, тем не менее, не можем переделать? Которые управляют нами или просто существенно влияют на выбор жизненного пути? Конечно, и их довольно много: темперамент, наличие или отсутствие математических способностей, музыкального слуха и так далее, и тому подобное. Тогда почему нельзя предположить, что существуют и какие-то наши коллективные свойства, которые, даже если мы о них и узнаем, мы не сможем изменить? Я думаю, что в случае с нашим долготерпением, закодированным на уровне квантовых свойств нашего бессознательного, наблюдается та же картина. Мы можем сколько угодно выискивать причины, рациональные доводы для того, чтобы стерпеть и на этот раз, но не знаем, что еще основатели психоанализа называли подобные вещи рационализацией. Не рациональным выбором, а поиском внешне убедительных оправданий для тех импульсов, которые задаются нашей бессознательной сферой. Мы никогда в массе своей не будем жить хорошо, потому что подавляющий процент нашего населения в глубине своей психики носит идею, что надо повеситься, когда тебя унижают до последней степени. И структуры нашего рабского коллективного подсознания, то есть менталитета, – это то, от чего мы не в состоянии освободиться. Потому что подсознание сильнее сознания. Потому что структуры сильнее людей. Спасибо за внимание!..

…В зале стоит такая тишина, что она кажется физически невозможной при подобном скоплении народа. Через секунду она разрывается оглушительными аплодисментами. Я стою слегка взмокший от волнения, но гордый и довольный собой.

– А можно задать вопрос докладчику? – почти одновременно несется с нескольких сторон.

– Да, конечно, но Игорю Владиславовичу предоставляется для этого всего лишь несколько минут, – говорит Свасьянц и для меня, и для тех, кто больше других размахивает руками, подбираясь поближе к сцене. – Основную часть прений мы перенесем на заседание секций и круглый стол.

– Скажите, пожалуйста! – обращается ко мне какой-то лысеватый мужик лет пятидесяти в серого цвета костюме, поражающем своей нафталиновой замшелостью. – Казалось бы, столько уже было сказано о необходимости развития гражданского общества в России, столько выделено грантов на анализ путей его построения, но при этом ни разу с общесистемных позиций не было проанализировано, а возможно ли это в принципе? Если я вас правильно понимаю, вы считаете, что это в нашей стране невозможно?

– Если не вдаваться в нюансы, то – да, – отвечаю я. – Наши политические игроки, включая и партии, так же трусливы, как и рядовые граждане. Единственная форма легальной общественной самоорганизации, которая возможна у нас – это кучки по интересам, которые будут тихонько, чтобы другие не услышали, выпрашивать подачки с барского стола.

Со своего возвышающегося над прочим людским пространством места я вижу, что мужик удовлетворенно кивнул, однако вслед за этим подбросил второй вопрос:

– Но в случае с коррупцией вы, как мне представляется, перегибаете палку. Дело не только в нашем долготерпении. Разве её, то есть коррупцию, возможно искоренить в России?

…И здесь меня прорывает на откровенность:

– Вы знаете – как ни странно, да! Для этого нужно сделать самую малость: отменить уголовную ответственность, во-первых, за дачу взятки, и, во-вторых, – за шантаж, связанный с дачей взятки. Сейчас, в эпоху, когда видеокамера есть в каждом мобильнике, не говоря уже про специальную технику, записать разговор с тем, кто вымогает у вас взятку или, как посредник, объясняет её схему, не составляет никакого труда. Представьте себе, что вы сегодня попросили тысячу долларов за свои услуги, а завтра или через семь лет к вам придет ваш клиент и потребует от вас уже три тысячи долларов, и ему за это ничего не будет. В общем, надо сделать так, чтобы стало выгодно «сдавать» – и взяточничество почти прекратится. Есть один почти универсальный закон – «Восемьдесят на двадцать». Согласно ему, двадцать процентов – это десять процентов тех, кто будет брать и воровать всегда, как это было даже при Сталине, и десять процентов тех, кто этого не станет делать при любых обстоятельствах. А восемьдесят процентов ведут себя по ситуации: если все вокруг начинают брать и воровать, то они включаются в этот процесс. А если видят, что пошёл отбой, то и они прекращают это делать. Поэтому я и говорю: полностью решить проблему, конечно, нельзя, а вот сбить процентов на семьдесят-восемьдесят – можно.

Лицо задававшего мне вопрос мужика отчего-то даже просияло. Самонадеянно думать, что это я его так увлёк своими идеями, но, чёрт возьми, всё равно приятно.

– Только кто у нас это будет делать! – весело выкрикивает он мне.

– Это уже другой вопрос! – улыбаюсь я. В зале раздаётся смех.

– А правомерно ли ваше предположение, что, если внутри нейронов есть некие квантовые слои, которые обеспечивают быстродействие нашего мозга, то эти самые квантовые слои тоже образуют «зацеплённую» систему? Ведь тогда получается, что существует эдакий глобальный интернет из мозгов разных, в том числе ничего не знающих друг о друге людей? – пропищала противным голоском какая-то бальзаковского возраста дама в бордовом платье из первого ряда.

– Думаю, что такое предположение не просто допустимо – оно с необходимостью следует из факта существования так называемого закона Ципфа-Парето, который мной уже здесь, в общем-то, упоминался, – спокойно отвечаю я. – Распределений, которые для удобства называют «ципфовскими». До сих пор никто не в состоянии объяснить, как может одна и та же по сути формула, в которой варьирует только показатель степени, описывать абсолютно разные вещи. Например, закон самого Парето гласит, что приблизительно восемьдесят процентов богатств принадлежит двадцати процентам населения, двадцать процентов клиентов приносят восемьдесят процентов прибыли, и так далее, и тому подобное. Тем же самым паретовским законом описывается – что бы вы думали? – распределение гравитационной плотности в звездных системах! А закон самого Ципфа устанавливает столь же асимметричное использование слов в законченных текстах большого объема. Распределение властных полномочий в обществе, численности жителей городов, число открытий и изобретений и столько всего ещё, вплоть до результатов сдачи экзаменов и числа владельцев имений, принявших участие в восстании якобитов, описывается одной и той же формулой. Отсюда и следует, что мысли и действия самых разных, не связанных между собой в повседневной жизни людей оказываются сцепленными, как в обычной материальной системе – например, как снежинки в горах любимого нашими олигархами Куршавеля. Я сейчас намекаю на то, что данному закону подчиняется и распределение числа частиц в сошедшей лавине. Разные ученые и изобретатели, часто даже не подозревая о существовании друг друга, делают, как им кажется, сугубо индивидуальную работу, которая на поверку оказывается выраженной коллективной формулой. Все это неизбежно свидетельствует о том, что наши мысли – это в какой-то степени не только наши мысли. И возможным это, уважаемые коллеги, оказывается по одной причине – каким-то глубинным, неосознаваемым слоям нашего мышления свойственна квантовая или подобная квантовой организация. Почитайте работы академика Маслова. Он доказывает, что на элементарном уровне, на котором раньше физиками было получено распределение Бозе-Эйнштейна – одна из двух квантовых статистик – можно из этого распределения вывести закон Ципфа-Парето.