Исраил Ибрагимов - Колыбель в клюве аиста

― Улетел, ― вздохнул Корноухий. ― Гляжу: под окном по траве бегает. Выбежал, а он ― к поленьям.

― Улетел, ― согласился Ромка.

― Теперь пойдет...

― Пойдет, ― снова согласился Ромка, догадываясь, что мальчик под словом "пойдет" имел в виду потепление, поступь весны.

Корноухий, позевывая, смотрел на тот берег реки, туда, где была видна полоска сада.

― Сад колхозный?

― Ага.

― Лазали? ― первым свернул от начатой темы разговора Ромка.

― Чего не лазать? ― удивился лениво Корноухий.

― Раз ― и там... Только в саду дед с ружьем, бабахает солью ― успевай только прятаться. И собака мордастая ― не захочется яблок!

― Говорят, стараешься ты для Черного, Раим.

― А тебе что?! ― снова готов был взбелениться Корноухий и уже побледнел, задрожал, готовый выдавить слезу, но Ромка, наученный опытом, желая успокоить собеседника, сказал о другом, кажется, что-то про удода. Корноухий подозрительно покосился:

― И для себя... И для него... И ты будешь стараться. Обломает ― как миленький будешь стараться.

― Для него ― нет! ― сказал убежденно Ромка, машинально раскрыв книгу.

― Это куда повернет жизнь, ― сказал рассудительно Корноухий. ― А книга интересная?

― Мне нравится. Хочешь, почитаю вслух? ― неожиданно предложил Ромка.

― Читай, мне что!

Ромка прочитал две-три страницы, но, заметив краешком глаза, как позевывал мальчишка, прервал чтение.

― Серьезная, ― сказал Корноухий, придя в замешательство.

― Только не для чтения вслух, ― успокоил его Ромка, нарочито в поддержку зевнув и захлопнув книгу.

― Вот-вот, я же говорю: серьезная книга, ― обрадовался Корноухий.

Наступила пауза.

― Ты думаешь, Черного боюсь, с чего? ― сказал неожиданно Корноухий. ― Как бы не так! Так и быть, скажу, только никому ― чтоб язычок держать за зубами.

― Обещаю.

― Знаю, не скажешь, все равно побожись,

― Клянусь!

― Не-е-е, не выйдет. Клянись матерью. Вот так. Чтоб мне больше не видеть мать родную!

Ромка побледнел.

― Не буду, ― сказал он негромко, но твердо. ― И вообще... Иди ты! Не нужна мне твоя тайна!

― Я же так... ладно... ― сказал растерянно Корноухий.

― Застукал он ― так вышло. Меня послали за мылом в учительскую. А там передняя, помнишь, маленькая комната.

В этой-то передней и произошло то, о чем с волнением, сбиваясь, вдруг стал рассказывать Корноухий.

Корноухий стоял перед учительской...

― Можно? ― попросился он робко, стуча костяшками пальцев о дверь.

Ответа не последовало.

Мальчик несмело приоткрыл дверь, заглянул внутрь ― никого. Он обвел взглядом комнатушку: все также уныло вдоль стен высились громоздкие застекленные шкафы с кипами бумаг, на подоконнике стоял горшочек с геранью, там же ― фарфоровая тарелка с окурками. Рядом с тарелкой лежал какой-то блестящий на свету предмет. Корноухий постучался в следующую дверь, протяжно, жалостливо попросился:

― Можно?

Постучался еще и еще. А затем, не дождавшись ответа, снова прикрыл дверь. Учительская также была безлюдна. Впрочем, не совсем: в углу комнаты, у пианино, откинувшись на спинку кресла, дремала старушка ― учительница пения. Корноухий ретировался, но тут его взгляд упал на бумажную коробку. В коробке лежали кусочки мела. Корноухий взял несколько столбиков, но, секунду-другую поколебавшись, положил все, кроме одного, обратно. Вышел в переднюю комнату, остановился у подоконника с геранью. Коснулся рукой металлического предмета, который оказался портсигаром. Необычным портсигаром. Внутри его лежали с десяток папирос ― для тех дней вещи сказочные. Корноухий словно бы нехотя прикрыл крышку, легонько надавил поверх крышки и ― о, чудо! ― замок щелкнул, накрепко закрыв портсигар.

Ничего подобного до сих пор Корноухому не приходилось видеть. Но это не все. На крышке была изображена желтая подкова.

― Золотая... ― мелькнуло в голове у мальчика.

Внутри подковы виднелось изображение женской головы. Корноухий подержал в руках портсигар. Положил на место. Снова взял. И тут заволновался, руки его мелко-мелко задрожали. Взглянул в окно ― во дворе группы ребят старшего возраста занимались физкультурой. Положив портсигар на место, приоткрыл дверь, выглянул ~ коридор был безлюден, лишь в конце его, где он круто поворачивал в сторону, слышались женские голоса, да из приоткрытых дверей неподалеку доносился голос учителя, громко объяснявшего урок. Уйти не было никаких сил. Корноухий, борясь с искушением и страхом, вернулся к подоконнику и уставился на портсигар, на тарелку с окурками, где все еще тлел окурок со смятым в кончике крест-накрест мундштуком.

― Уходи! Уходи! ― уговаривал себя мальчик. ― Надо уходить! И живее.

― Да бери! Ну, решись! ― нетерпеливо, прямо-таки злясь, подсказывало внутри нечто другое. ― Какая вещь! Хватай!

― Бери!

― Уходи!

― Бери!

― Уходи!

Корноухий находился в смятении. Он взял и снова положил на место портсигар. И уже сделал шаг к выходу, как резануло нечто:

― Дурачок!

И Корноухий схватил портсигар, торопливо сунул за пазуху, прибежал к себе и уже у дверей засомневался: "Идти на урок или не идти?" Пошел. Высидеть урок было трудно, от прикосновения металла пробивал пот. Получив разрешение выйти, он устремился в дровяной склад. Здесь, затаившись, Корноухий торопливо извлек из-за пазухи портсигар, стал разглядывать, попытался открыть его, но сделать это было не так просто: крышки после щелчка будто плотно спаялись друг с другом. "Что это за выступ сбоку и как раз там, где захлопнулись крышки?" ― осенило мальчика. Он с волнением надавил на выступ ― тот и в самом деле оказался замочком, ― крышки портсигара мягко разъединились. Мальчик раскрыл портсигар, внимательно рассмотрел содержимое и даже прочитал на мундштуке название папиросы ― "Пушка". Захлопнул. Открыл. И снова захлопнул. Он представил: вот он, Корноухий, идет в Карповке по своей Тополиной улице и при встрече со знакомыми ребятами извлекает из кармана портсигар и угощает папироской...

― Ну-ка... Взгляну... Дай-ка посмотреть, ― слышится отовсюду. Корноухий великодушно показывает, небрежно затягиваясь папиросой... Но ― о, ужас! - он еще не сделал в жизни ни единой затяжки! Тут же на дровяном складе Корноухий решил: он будет курить! Он бы начал это и сейчас, тут же, но жаль, нечем было прикурить!

Захлопнул... Осмотрел еще раз внимательно трофей, и только теперь он обратил внимание на маленькую желтую пластинку на задней крышке. На пластинке были выведены слова. Мальчик прочитал: "Старшему лей-те-нан-ту Кабирову..." И опять, как недавно у окна с геранью, в учительской, у Корноухого мелко-мелко задрожали руки. Он лихорадочно стал выискивать место, куда можно было бы спрятать портсигар. Нашел. Прямо у стены лежала пирамида из бревен, между бревнами он заметил щель, подбежал, но уже секунду-другую спустя он пришел в смятение. Дело в том, что из-за бревен вышел Черный. Забежал Черный сюда, на дровяной склад, по малой нужде и теперь стоял перед Корноухим, недоуменно мигая.