Исраил Ибрагимов - Колыбель в клюве аиста

Мы терпеливо ждали. В месяц раз я звонил, не спрашивал ― просто называл свое имя. Работница понимала с полуслова.

― Это я, ― говорил я в трубку, стараясь придать голосу солидность.

― А-а, здравствуйте, поняла... ― следовал ответ, ― еще не скоро, потерпите...

Или:

― Удобнее позвонить в конце марта... Теперь уже скоро, милый, непременно скоро...

И прерывистый зуммер ― тире-тире-тире-скоро-скоро...

Как-то, не утерпев, с букетиком дубков, с всклокоченными из под фуражки волосами, завернул в П-образное заведение. Женщина недоуменно взглянула на меня, покраснела, со словами "Это мне? Зачем так? Понятно..." приняла дар.

И здесь разговор вышел недолгим.

― Пока ничего. А вы не беспокойтесь. Будет точно, поверьте мне... ― сказала она.

Наступил день, которого ждали и побаивались.

Утром поднял с постели звонок. Лида, застегивая на ходу халат, устремилась к телефону, секунду-другую молча слушала, передала трубку мне.

Звонила работница.

― Слышите меня? Подъезжайте... ― в трубке послышались обрывистые гудки: сегодня-сегодня-сегодня... А спустя час благожелательная работница провела в знакомое здание, которое носило замечательное, хотя и странное название ― "Дом ребенка". В просторном вестибюле у окна стояли пузатые кадушки с раскидистыми фикусами,

― Услышала о поступлении вчера, ― начала работница и осеклась, вероятно, впервые поняв трепетность ситуации.

Потом она старалась, хотя и не всегда успешно, контролировать речь и действия:

― Трехмесячного... нашли... мы... Я как взглянула ― вспомнила о вас, поверьте чутью: ваш! Здоровенький, лупоглазый ― ваш! И хорошо! Ой, хорошо! Но тут заковыка: очередь не подоспела... Однако не тужите, знаю я очередных: им наш мальчонка, что картофелина в мундире на яблоне, ― не обидятся, ― слегка поправилась:

― Небось, не обидятся. Обмозгую с завом. ― Она заговорщицки подмигнула нам. ― Уладим, лишь бы...

Она не договорила ― рядом распахнулись двери, в коридор вышла девушка в халате, со словами "Сидите тихо!" погрозила кому-то за спиной и торопливо двинулась внутрь здания. Однако не минуло и минуты, как двери снова шумно открылись ― на сей раз в проеме ее показалась группа малышей.

― Здравствуйте... здравствуйте... ― нестройно поприветствовала малышня. Мы ответили, несказанно обрадовав этих детей.

Работница нарочито угрожающе приподнялась с места ― дети в веселой панике устремились в комнату...

― Старички, ― сообщила машинально работница, ― на днях отправляем в дома. Ну, чего размечтались?! ― прикрикнула она на мальчика и девочку. Мальчик, весь закругленный, лобастый, на этот раз послушно направился назад, в комнату. Девочка по-прежнему, как-то оцепенело прижав обеими руками к груди куклу, оставалась на месте.

― Ты что? Иди же... Иди! Чего уставилась? ― заговорила быстро и ласково женщина.

― Нравится глядеть, ― последовал неожиданный ответ, ошеломивший, судя по всему, женщину.

― Чего глядеть? Окна, цветы ― чего хорошего?

― Все.

― Какая! Нечего глядеть ― все это есть и там, в комнате.

― В комнате скучно, ― обрезала девочка, еще плотнее прижав к себе куклу.

― Ей скучно! Болтушка, болтушка ― иди к себе, живее.

― Я не болтаю, ― сказала, еще более посерьезнев, девочка и, видимо, снова неожиданно, потому что женщина теперь вскочила с места.

― Какая непослушница! ― сказала искренне, досадуя, работница затем, водворив детей в комнату. ― Сколько носились мы с болезнями! Поступила худенькой ― мослы да кожа в гармошку, едва теплилась жизнь в теле: думали не выживет. Хвори не отпускали. Как-то хотели удочерить ее ― куда там: прослышали про здоровье ― и отбой. Молчунья ― бывало за день слово не вышибешь, а тут выговорилась. Ладно. Идемте наверх. Обмозгуем.

Она прошла в кабинет начальницы, вернулась довольно скоро, наполненная значительностью и ответственностью за происходящее.

― В порядке, ― молвила она строго. ― Идемте к заву.

― Приглянется. Ваш... говорят, ― зав. взглянула на работницу, ― подходящий.

― Ой, подходящий! Доставить, что ли? В кабинете остались втроем.

Зав что-то черкала в рабочем кабинете ― скорее всего, желая заполнить неловкую паузу, водила карандашом по цифрам в колонках, слишком поспешно переворачивая страницы. В голове у меня стояла сумятица, хотя с каждой последующей минутой все более явственней становилась мысль: "А каков? Не разочароваться бы!"

Жена выглядела не лучше, что-то говорила не то мне, не то себе, все больше сжимала мою ладонь ― казалось, она мучилась тем же, думала о ребенке, которого с минуты на минуту должны были внести.

Но вот она сдавила мою ладонь ― произошло это одновременно с шумами в конце коридора (слышался голос работницы, нарастающий топот ног), ― побежала к выходу. Я машинально поднялся, рванул за ней. Показалось, что Лида побежала в нетерпении увидеть малыша. Ошибся. Устремилась она не к людям, тем, что эскортировали ребенка, ― бежала, правда, будто навстречу им, и я увидел широкую улыбку на лице работницы, торжественно несшую в руках спеленатое существо, ― сравнявшись с эскортом, она неожиданно круто взяла в сторону, бегом выбежала на лестничную площадку.

"Свихнулась! Что за фокусы?!" ― думал я ошеломленно, догоняя ее. Краешком глаза увидел, как многозначительная улыбка на лице работницы вмиг преобразовалась в недоумение, как она застопорила шаг, растерянно проводила взглядом бегунью.

С непонятной решимостью Лида сбегала вниз, одолела этаж, другой ― она уже выбегала в коридор на первом этаже, когда я, поравнявшись, схватил ее за руку.

Вырвалась, побежала дальше.

Потом произошло невероятное: она распахнула двери детской комнаты и в проеме ее ― о, чудо! ― мы увидели в той же позе и на том же месте девочку с куклой; позади нее, на значительном расстоянии, стоял малыш, далее, повернув голову к нам, еще двое-трое малышей. Будто девочка и не отходила никуда отсюда, а оцепенев, стояла, стояла... На лице ее вспыхнуло нечто похожее на догадку. Девочка вскрикнула: "Мама!" и бросилась к Лиде на руки ― та прижала ее к себе, держала девочку с куклой в объятиях, что-то шептала и целовала, целовала... В щеки, лобик, нос... То был, Ибн, какой-то фантастический миг притяжения, когда все в тебе ― каждая клеточка ― и в другом существе вдруг раскрывается и тянется навстречу. Подобное приходилось, видеть впервые.

Девочка, побледнев и машинально не отпуская куклу, прижалась к Лидиной щеке и словно оцепенела...

Незабываем диалог с девочкой в первый день.

― Почему ты долго не приходила? ― спрашивала она.

― Я... мы... были в командировке5 ― ответила Лида, густо краснея.

― А что такое командировка?

― Это когда уезжают по делам далеко-далеко и надолго, ― пришла на помощь кто-то из работниц.