Валерий Зеленогорский - Рассказы вагонной подушки

Старый Каплун помнил его ручку: когда Сашеньке было пять лет, однажды Старый Каплун пришел на обед домой и встретил своего мальчика с зажатым кулачком за спиной. Каплун спросил сына, что он прячет. Оказалось, у него в ладошке было двадцать копеек.

Мальчик сдал баночки от майонеза по три копейки, сам помыл их, отнес в приемный пункт стеклотары и заработал на кино в клубе маслозавода.

Сдавать посуду было бизнесом старшего, Марика, и Сашенька боялся, что его накажут. «Дурачок», – подумал тогда Каплун. Он никогда и пальцем не трогал детей, как можно тронуть свою плоть, свою кровь, свое творение. Никогда не трогал, хотя Дора гоняла их тряпкой, когда они не слушались – вот тогда его ручка тоже дрожала, как его воробьи в холодной луже, рядом у его ног.

Его мальчик удивлял и пугал его. Сам он читал только спортивную газету, и там ему хватало информации о мире, а Сашенька приносил из библиотеки фабрики, где работала Дора, целые сетки книг. Он читал так много, что в пятнадцать лет за год прочел 365 книг.

Старому Каплуну это сказала Вера-библиотекарь, приходившая к нему в молочный за ряженкой.

Одинокая Вера гордилась своим лучшим читателем, хвалила его отменный вкус и серьезность, говорила, что он среди полок царил и блестел глазами и говорил ей доверительно, что он хочет быть главным библиотекарем библиотеки ООН.

Он прочитал в газете, что житель Вильнюса стал главным библиотекарем в ООН, позавидовал ему, Старый Каплун, услышав это, загрустил.

Бедный мальчик, какая ООН, он может быть только библиотекарем в городской библиотеке с зарплатой в сто рублей и работать с одинокими женщинами, замечательными женщинами, положившими свою жизнь на алтарь просвещения.

Старый Каплун знал их. У Доры были две подруги – Клара Юрьевна и Нина Марковна, которые все жизнь отсидели в городской библиотеке. Их любили читатели, но счастья личного они не обрели и прожили свою единственную жизнь в судьбах книжных героев и пыльных полок.

Старый Каплун считал, что своя личная жизнь, не такая красивая, как в книгах или в кино, важнее, чем пожизненное ожидание принца или мечты о замках и дворцах.

До пятнадцати лет мальчик его не беспокоил, но в пятнадцать Сашенька совершил кульбит, перевернувший его жизнь и жизнь его семьи. Он влюбился во взрослую женщину. В городской библиотеке он встретил женщину из музея, которая писала диссертацию об авангарде в русском искусстве. Она сидела в отделе искусства и днями смотрела альбомы Шагала и Модильяни, Филонова и Петрова-Водкина. Она писала о Сутине, Чашнике, Шагале и Лисицком – все они были в этом городе, родились в этом краю, но славу обрели в Париже и в остальном мире. Сашенька тоже интересовался этим периодом, и часто книги женщины были заняты мальчиком.

Они сошлись на любви к авангарду, а потом мальчик попал в ее сети. Она не расставляла ему ловушек, какие ловушки, она в нем видела милого мальчика, и больше ничего. У нее был муж-студент, которого она бросила в Ленинграде, уехав в город, где жили когда-то объекты ее исследования.

Муж объелся груш, он был ее школьной ошибкой. И она ее исправила, когда поняла, что спать вместе и жить вместе – не одно и то же.

Совпадение интересов и тяга к прекрасному, как тогда говорили, стала причалом, с которого Сашенька прыгнул в омут. Там было темно и холодно, а он наблюдал за своей золотой рыбкой.

Он ее тайно сфотографировал и носил ее фото на груди в медальончике в виде звезды Давида, а дома поставил ее портрет в рамке и смотрел на нее.

Сашенька перестал спать, учиться и есть Дорины котлеты и пирожки с вишней, стал много стоять перед зеркалом – он покрылся прыщами и часами давил их. Он стал сам гладить брюки, стал придираться к Доре, что рубашки его не так хороши, носки и ботинки тоже. Раньше его такие мелочи не интересовали, он ходил в китайских кедах, джинсах индийского производства и свитерах, которые вязала Дора из ковровых ниток по журналу «Шейте сами».

Мальчик стал пропадать вечерами, караулил свою любовь возле дома, пытался неуклюже ухаживать за ней, дарил лютики, украденные с клумбы в парке. Она смеялась, навивая на пальчик его курчавый волос. Сашенька умирал, а ей казалось, что его попытки ухаживать ей приятны, но всерьез она его не принимала.

Мальчик стал сидеть в ее подъезде, часами смотрел на ее дверь; каждого мужчину, входящего в ее подъезд, считал своим врагом, пока его шаги не затихали за другими дверями.

Однажды Сашенька увидел ее с каким-то парнем. Они стояли у ее подъезда, парень рассказывал что-то тупое, она почему-то смеялась, парень стоял рядом с ней так близко, что мальчик чуть не потерял сознание. Он твердо решил: если парень ее поцелует, то он его убьет, он в чужом дворе всегда сидел с куском трубы для самозащиты, который прятал под песочницу.

Но, видимо, на небе увидели, что мальчик может совершить непоправимое, и ударил дождь в тот же миг, и она убежала домой, убийство не совершилось.

Ливень шел целый час, Сашенька промок и понял, что сегодня он все скажет ей. Он еще посидел, собрался с духом и решил про себя: если она не откроет ему или посмеется над ним, он умрет. Так он решил и пошел на свою голгофу – он читал про это в книге «Занимательное евангелие», настоящее он читал тоже, брал у одноклассника Левы, отец которого был попом.

Сашенька дружил с Левой и его братом Никой, оба учились в их школе, в пионеры не вступали, учились хорошо, но существовали немного отдельно от всех остальных. В церковные праздники они в школу не ходили, а в революционные на демонстрацию выходили.

Лева даже носил флаг, так как был здоровым лосем, метал молот и потом даже поступил в институт физкультуры, но после второго курса его выгнали из института за пьянку, он ушел в семинарию и стал священником, то есть пошел по своему пути.

К чему Сашеньке в такой ответственный момент пришел в голову Лева, он понял потом, когда все уже случилось.

Ливень закончился, Сашенька поднялся на третий этаж, позвонил и зажмурился. За дверью стояла оглушительная тишина. Он позвонил еще и замер. За дверью прошелестели шаги, кто-то подошел к двери и очень знакомым голосом спросил: «Кто там?»

Не зная почему, видимо, от волнения, мальчик ответил: «Сто грамм!»

– Дурак! – услышал он из-за двери, и девушка ушла в глубь квартиры.

Его обдало жаром: «Как же глупо вышло», – подумал он и позвонил еще раз, замирая от страха.

Девушка открыла в этот раз, не спрашивая. Увидев мальчика, промокшего до последней нитки, она испугалась и потащила его в комнату. Он много раз в мечтах представлял, как он оказывается в ее комнате, даже описывал мысленно, как мансарду любимой Патриции Хольман из романа любимого Ремарка.

Все оказалось проще, обычная комната советского служащего, с диваном, торшером и сервантом, от девушки были только книги и два цветных платка, которые она повесила на обшарпанную стенку вместо положенного в те времена коврика над диваном.