Мелвин Берджес - Сучка по прозвищу Леди

крепкий, судя по виду. И волосы у него были красивые, да и лицо приятное. Но…

— Ты же алкоголик! — сказал Уэйн, и я поддакнула ему.

Алкаш плутовато поглядел на нас.

— Давайте фунт, и меня как не было, — предложил он полушутя-полусерьезно.

— Ничего я тебе не дам, — отрезал Уэйн.

Алкаш глядел на нас во все глаза. Может быть, он поначалу не хотел ничего плохого, но ему не надо было трогать меня. Кивнув в мою сторону, он проговорил уже со злобой:

— Твоя девчонка сука, так что?

— Катись отсюда! — завопила я.

Ох уж и разозлилась я. До того разозлилась! Надо же, так обзывать меня. Я бросилась к нему и выбила у него из рук банку с пивом. Правда, это получилось помимо моей воли. И на меня сразу же навалилась усталость. У меня больше не осталось сил терпеть всякую ерунду. Именно так! Ну почему не получается просто и легко? Все любят меня. И Уэйн готов для меня вылизать языком пол. Мне бы писать от радости! Я же не могу забыть, как отвернулась Мишель, а теперь еще этот алкаш. Ну почему всё против меня? Ведь я могла бы полюбить кого-нибудь другого, и Мишель могла бы быть

попонятливей, да и алкаш мог бы быть — ну, не знаю, где-нибудь в другом месте. Так нет, всё как-то дерьмово выходит. Правда, дерьмово. Похоже, что бы я ни задумывала в последнее время, все оборачивалось дерьмом, но не по моей вине.

Я видела банку «Спешиал Брю». Вылетев из руки алкаша, она стукнулась о землю. После этого наступила жуткая тишина — и от моей жизни остались одни воспоминания.

Алкаш пришел в ярость, я видела это по его лицу. Он не был особенно высоким, Уэйн возвышался над ним, но он был взрослым мужчиной, и Уэйн отступил.

— Мое пиво! — заверещал алкаш, когда банка упала на землю.

Пиво потекло на дорогу, и алкаш бросился на колени, чтобы спасти хоть сколько-нибудь. Когда он поднялся, то потряс банку над ухом, и до него не сразу дошло, что она совсем пустая. И вот тут его охватила настоящая ярость.

— Вот сучка, пролила мое пиво. Вот сучка! — верещал он.

Из-за своего пива он совсем с катушек сошел. А Уэйн рассмеялся, потому что алкаш в одну кучу валил и пиво и суку, но тут алкаш поднял руку, желая заграбастать меня, и мне ничего не оставалось, как по-быстрому податься назад.

— Прошу прощения! — выдохнула я.

А он продолжал наступать. Чуть не падал на меня. Пришлось бежать. Вот уж не поверила бы, если бы не видела сама — так разозлиться из-за банки пива. Он был готов открутить мне голову, судя по выражению его лица — до того его перекорежило от злости, ненависти и всякой жути. Я бежала от него, он бежал за мной, и мне приходилось время от времени оглядываться и уворачиваться от него. Когда я оглянулась в очередной раз, он был уже совсем близко и мог вот-вот схватить меня. Он сильно напугал меня, и все же я подумала, ну, еще пара шагов, и я оторвусь.

— Уэйн! — крикнула я.

Потом оглянулась, но и без этого мне было слышно дыхание алкаша прямо у меня над ухом, и вот тут-то я испугалась по-настоящему, потому что у меня не получалось убежать.

А вокруг происходило что-то странное. Все как будто оцепенело. Мне приходилось бежать очень быстро, и вдруг я вспомнила, что за углом находится полицейский участок. Несколько мгновений — и я пересекла парковку, вылетела на Копсон-стрит и промчалась до Хилл-стрит. Я стала рваться в чертову дверь, но она оказалась запертой. Оказывается, я забыла, что участок закрыли пару недель назад. У меня только и было времени, что подергать дверь, закричать и побежать дальше. Я могла бы поклясться, что чувствую, как его пальцы хватают меня за волосы — до того он был близко. Я боялась остановиться. Бежала и кричала, чтобы мне помогли, но, странное дело, все лишь смотрели мне вслед. Никого не трогала моя беда, на всех лицах читалось лишь легкое удивление.

Он тоже кричал, но уже как будто начал задыхаться. И то поразительно, как долго он бежал за мной. Я завернула за угол и помчалась за магазинами. А он никак не отставал. Мне было страшно до ужаса. Почему никто даже не попытался остановить его? Я ничего не понимала. Потом я очутилась позади кафе. Там очень воняло, наверно от мусорных баков. На один из них я налетела со всего маху и оказалась на четвереньках. Я покатилась вместе с мусором, а тут и он — остановился прямо надо мной и смотрит сверху вниз.

— Катись отсюда! — заорала я.

Он же поглядел на меня, облизнул губы, посмотрел через плечо и опять на меня. Не понять, о чем он думает, было невозможно. Во дворе только он и я. Сума сойти! Суббота, середина дня, и ни души. Изнасиловать меня он бы не смог, но смог бы содрать с меня тряпки и побить меня, если бы захотел.

— Сучка! — крикнул он с такой злостью, что у меня волосы стали дыбом от страха.

— Катись отсюда! Ублюдок! — орала я. Оглядевшись в поисках Уэйна или кого-нибудь еще, я не увидела ни одного человека. Куда все подевались? Алкаш опять ухмыльнулся и сделал шаг в мою сторону. Все еще стоя на четвереньках, я отпрыгнула назад и, не сводя с него глаз, оскалилась.

— Сам напрашиваешься, так умри, — сказала я.

С этими словами я попыталась подняться на ноги, но у меня не получилось.

— Нет, господи, нет! Только не это, пожалуйста! О господи, не надо! — Алкаш и вправду казался донельзя испуганным. Но мне не удалось сдержать свой порыв. Я прыгнула и вцепилась ему в руку. — Не трогай меня! — проверещал он.

Он подался назад и упал на спину. Я отпустила его. На этот раз он не посмел бы преследовать меня. А я перепрыгнула через него и побежала прочь. Еще никогда мне не бегалось так быстро. Я даже не остановилась, чтобы оглядеться в поисках Уэйна и остальных. Со страху я мчалась прямиком домой и всю дорогу кричала:

— Мама! Мама! Мама!

И еще всю дорогу я думала, неужели я укусила его? Мне самой не верилось, что я могла это сделать.

Бежать было приятно. Сама не знаю почему, но мне никогда не нравилось бегать. А теперь, хотя мне и было страшно, скорость возбуждала меня, и даже

когда бродяга остался далеко позади, я бежала и бежала, не понимая, как это меня не берет усталость и не мучает одышка.

Да и все вокруг изменилось. Автомобили, мусорные баки, трава, собачье дерьмо на дороге, следы человеческих ног — всё оставляло особый привкус на языке. Во рту и в носу накапливалась уйма новых ощущений. В то же время все предметы как будто удалялись от меня, становились выше, и если они двигались, то медленнее. Мир менял свои очертания, расширялся в одном направлении и сужался во многих других. Я не понимала, что со мной! Когда я мчалась по Тисовой улице и поворачивала к нашему дому, то, помню, подумала: наверное, во всем виноват страх. Примерно в пятидесяти метрах от дома, добежать до которого при моей тогдашней скорости можно было бы за пару секунд, я вдруг начала выть и орать изо всех сил: