Александр Долгушин - Без сучка, но с задоринкой

Я памятник себе из чурки высек.
Себе! А не кому-нибудь ещё.
Я на себя гляжу из гордой выси,
Укутавшись осиновым плащом.
Как в зеркало, гляжу с немым укором
И думаю: «Чего ты, дурачок,
Пилил-строгал чурбан с таким задором?
Не мог оставить хоть один сучок?

– Сегодня спёрли старый мой башмак.
Вчера упёрли абсолютно новый.
Европа, блин! Рвут на ходу подковы!
Здесь думают, что я совсем дурак?
Овсом, как лошадь, кормят на обед…
– Да, сэр, такая в Лондоне система.
С ботинками и у меня проблема:
На них сошёлся клином белый свет!
Особенно с такими вот, как с Вашими.
Весь гуталин-то чёрный – в Простоквашине!

Пощупав на макушке выключатель,
Подумал я: «Пора мозги включать! —
Луч света в тёмном царстве…» Мой читатель
Советует стихи отдать в печать.

И, напрягая серенький умишко,
(Как с непривычки думать тяжело!) —
Я думаю: «Вот выпустится книжка —
И станет жить спокойно и тепло.

Все прочитают враз и поумнеют,
Полюбят ближних, перестанут красть,
А те, кто править нами не умеет,
Расклеят объявления: «Сдам власть!

В надёжные, заботливые руки,
Тому, в ком совесть есть, и ум, и честь —
Чтоб расцвели ремёсла и науки,
Пока ещё в стране народец есть…»

Все побегут стремглав друг к другу в гости —
Взглянуть в глаза, покушать да попить,
Помыть кому-то на досуге кости,
Подумать, как в законах закрепить —

Чтоб не было ни бедных, ни богатых,
Чтоб всем на свете хорошо жилось,
Чтоб – равенство! Ведь, помнится, когда-то
Как раз с него-то всё и началось!»

И,» репу» почесав, вздохнул я тяжко,
И ручку взял, и стал стихи писать…
Конечно же, я – мелкая букашка.
Но… блохи могут даже львов кусать!

О чём – бишь я? – Ах, да! – Что я – светило!..
Ой, не туда куда-то понесло! —
Скажи спасибо, наглости хватило
Ославиться почти на всё село!
Вот скоро вечер. Щёлкнет выключатель
За стенкою соседи захрапят.
Не спит, во тьму таращится мечтатель,
Полиция и медики не спят,

Отважные пожарники на стрёме,
Погранвойска бредут по полосе…
Не спит никто почти, короче! – Кроме
Всех остальных. Те – спят вповалку все!

Вот думаю: «Как напишу я книжки,
Издам трёхмиллионным тиражом,
Раздам и распродам их, а излишки
Распространю за дальним рубежом…

Богатым стану, жадным! – Экий барин!
Прислугу стану за виски таскать!..
Как всё же «золотой телец» коварен!
Не буду нахрен книжки выпускать!

В стогу, как в травах на лугу,
шуршат букашки-таракашки,
щекочут, чешутся, бегут…
А запах клевера и кашки
и прочих разных трынных трав
дурманит голову. Чихаю:
трава пряней любых приправ.
Любовь вприкуску к Иван-чаю
прикольна, ласкова, сладка.
Клубничка в сене – вкусный ужин.
– Придёшь ко мне, стемнеет как?
Кузнец? Зачем? Кузнец не нужен!

Укравши у хозяев дома корку
ржаного хлеба, в подпол утаща
её, мышонок с радости пища,
жевал зубами быстро натощак.
Сидела кошка, сторожила норку,

хотела шибко мышку изловить:
весь мышка обожрала дом кошачий.
Ей надо взбучку дать. А как иначе? —
Вон дедка с бабкой из-за корки плачут.
Голодными теперь остались вить!

А как снискать насущный хлеб мышу
в условьях городских, в кирпичном доме,
где кирпичей кирпич есть только кроме?..
Мне век в мышином маяться синдроме:
я манией ничтожности грешу.

А воровство – существованья часть
земного, это и глупцу известно.
Крадут везде и всюду, повсеместно.
Причём крадут частично даже честно.
Вопрос дурацкий: «красть или не красть?» —

Краденье – это маленькая – власть
над краденым. Я – маленькая мышка.
Меня – поймать?! – Ой, брысь ка, шалунишка!
Подполье – это крыша, а не крышка.
А серость – это вам не просто масть!

Была бы кошка – я бы добрых слов
Нашёл для кошки много, уж поверьте.
Но смерти я боюсь до полусмерти
Кошачьей.
Вот и сердце на засов.

Вот и узда на разные «хочучки».
Вот потому в дому уюта нет:
Никто, презрев хозяина запрет,
Под коврик не закапывает кучки,

Никто обои новые не рвёт.
Кругом порядок. «Чисто, как в трамвае».
Всё хорошо, конечно, только вот
Никто гостей с утра не «намывает»…

Ёжик не топырится в тумане.
Да тумана-то и нет ваще.
Тонет солнце драником в сметане.
Суть и форму думаю вещей:

Для чего в стихе, к примеру, лошадь?
«Плещут руки» – как это? Зачем?
Рифма так и просится: «калоша»
Ни к селу, ни к городу совсем.

Ой, стихи писать, наверно, брошу! —
Я бросать стихи большой мастак.
Говорят, что можно сесть в калошу,
Если что-то сделаешь не так.

Почему писательство так манит?
Кнут и пряник не замешан тут.
В голове как ёжики в тумане
Бродят рифмы. И стихи растут.

Башмак порвался, кушать просит.
Фуражка зимняя мала.
Уже не жарко. Скоро осень.
Всю жизнь дела, дела, дела…
Сгорела лампочка в плафоне.
В перчатке кожаной дыра…
На этом неприглядном фоне
И женщину сменить пора.

Край островной. То яма, то канава.
Бамбук, вулканы, море… Просто рай!
На траверзе качаюсь Окинавы.
Рублю селёдку, Чисто самурай!

Выпрыгивает новенькое солнце.
Смеётся, сыплет миллиарды брызг
Солёный океан. И, как японцы,
Мы щуримся невольно. Тёплый бриз

Качает наши сейнеры и шхуны.
Тревожит души зов чужой земли.
И светят звёзды из глубин лагуны.
Вот снизошли они, так снизошли!

Я гляжу сквозь дырочку в заборе.
Микрокраб на лучике висит.
На песке лежит, балдея, море,
Чёрное, но синее на вид.

А вокруг валяется ботинок.
Пары нет. Украли навсегда.
Из песка построена плотина,
Но не очень сдержанна вода.

Солона на вкус, мокра на ощупь,
Словно кровь. Есть явное родство.
Чей-то след босой волна полощет,
Хочет смыть. Чтоб не было его.