Александр Долгушин - Калейдоскоп

Живёшь всю жизнь, как ёжик в бочке.
Не Диоген. Убог и сир.
А кто-то в птичьей оболочке
С высот обозревает мир.

Себя сомненьями не мучай,
Не выдаст Бог – свинья не съест.
И ёжик бочковой колючий
Кому-то нужен позарез!

Как лебеди, садятся облака
На зеркало реки, роняя перья,
И тянется погладить их рука,
Преодолев их страх и недоверье.

И хочется в их стае, налегке,
Забыв про все и отражаясь в небе,
Плыть по теченью по большой реке,
Как потерявший пару белый лебедь.

Давай с тобой споем! – Такой каприз!
На край гнезда усевшись, свесим лапки,
И будет, словно комнатные тапки,
Листва с березы кувыркаться вниз,

И на груди топорщиться перо,
И в двери гнезд, распахнутые настежь,
Эоловою музыкою про
Любовь звучать и настье и ненастье.

Кем были мы? – Ни пуха, ни пера!
Нас будто посещают сновиденья.
Наверное, давно было пора
Нам испытать и взлеты, и паденья!

Вот, отряхнув скорлупки от яиц,
Для новой жизни искренне готова,
Ты смотришь в мир глазами без ресниц,
И чувствуешь, как жить на свете клево!

Ау! – В листве пернатой отзовись!
И встрепенись, Долгушиным воспета! —
Еще над нами ветреная высь
Качается, наполненная светом!

Давай с тобой споем! О чем-нибудь!
На край гнезда усевшись, свесим лапки…
Мы новой жизни постигаем суть
У дерева надежного в охапке!

Падают сосны, как мачты, от ветра:
Это на сушу накинулся шторм!
Как за обещанной крайностью света,
Кто-то подглядывает из-за штор.

Я б и собаку не выгнал на улицу!
Кошку – тем более. Да и за что?
Редкий прохожий, всплывая, сутулится…
Тоже, нашелся мне! – Жак Ив Кусто!

Рвутся зонты, как летучие мыши
В черное небо. Но – нет, не взлететь! —
Кто-то их за ноги держит. А свыше —
Густо – дождя непролазная сеть.

Вдруг – и все кончилось! – Разве не к лучшему?
Сложены крылья, бороться устав.
Бедный мой зонтик! – Ему, невезучему,
Выломал ветер железный сустав!..

Разыгралась на дворе пурга.
– На тебе калачик!
– Не заманишь!
Спряталась испуганная зга
В снегопад. Как ёжики в тумане.

Мягкое, пушистое «угу».
Спрятан белый свет за белой шторой.
Снегопад такой – не видно згу,
Не видал ни разу я которой.

Как порою сердца рвётся ритм!
Строки рвутся тоже, словно нити.
«Ну давай с тобой поговорим!» —
Прокричу я в тихоговоритель.

Исчеркаю серые листы.
Спрячусь в них, как белая ворона.
Чёрные каракули-кусты
Осыпаются осеребрённо.

Как силки – запутанница чувств.
Снег скрипит. Бесследность на крылечке.
Может, я чему-то научусь,
В сотый раз плясать начав от печки?

Чёрно-белым по мокрой бумаге
Под стеклом расплылась акварель.
В тёмной раме увязли овраги,
В талый снег провалился апрель.

В рыхлом сумраке прячется омут.
Как знакомы мне эти места!..
Вот – следы, уводящие к дому.
Только дом – за краями листа.

Зачастили! Что вам тут – курятник?
Ангелятник, то-есть? Кыш отсель!
Утро расстилает аккуратно
тёплую пуховую постель:
надо мною хлопьями кружится
самый первый, самый чистый снег.
Ангелы порхают… или птицы?
Кто-то встрепенулся на сосне…

Я выбросил все старые игрушки.
Зачем копить «средневековый хлам»?
Гуляет ветер, как в гнезде кукушки
и безуспешно шарит по углам
пустой квартиры. Но какие виды
Из окон! Съела моль остатки штор.
К чему копить замшелые обиды?
На улицу я вынес даже сор!
Гол как сокол. И, как синичка, весел.
Цепей-то нету! То-то и оно!
На зАмок я дверной замОк повесил,
сняв перед тем дверное полотно.

Средь всяких разных катавасий
В одном заброшенном пруду
До нитки вымокший карасик
Смотрел на бывшую звезду.

Он видел, как она летела,
Как оживился небосвод…
Недавно было это тело
Небесным, огненным!.. И вот —

Обыкновенный с виду камень…
Жалел карасик от души
И грустно гладил плавниками
Оставшийся от света «пшик».

Он сидел на горшке, наблюдал, как вокруг суетятся,
как дерутся, ревут, отбирают игрушечный хлам
друг у друга, как дружат, как свадьбы играют детсадцы,
деловито спешат по каким-то куда-то делам,
как деревья сажают, домишки и крепости строят,
добывают добычу – кто мамонтов, кто колбасу,
как стреляют из пушек…
Все заняты были игрою.
Было так интересно! —
Про палец забыл он в носу!

Как улыбки злого мима,
как снежинок племена,
день за днём мелькают мимо
мутноглазого окна.
Дом скрипуч. В кирпичной печке
буратинов слышен писк.
Тают в небе человечки.
Опадают пеплом вниз.

Не верьте кошкам, женщинам, собакам,
не верьте птицам, рыбам, комарам,
не верьте крокодилам, змеям, ракам,
глазам своим не верьте по утрам,
когда вам отраженье корчит рожи
из зеркала: то пьяница-сосед
сквозь стенку влез в чужую жизнь! О, Боже!
У многих даже в Бога веры нет!

На копытцах дождик по стеклу
проскакал дурашливо. При этом
утро на сосновую иглу
село, окроплённую рассветом.

Клюнул солнца просветлённый луч
дворника с метлою из засады.
Заскрипел в листве скрипичный ключ,
выпускатель в поднебесье радуг,

зазвенели птичьи голоса,
город зашуршал тысяченожьем.
Ну и что? Простые чудеса.
Промысел, зовут который Божьим.

Особняк стоял особняком,
задом к развалившимся баракам.
Под забором детским голоском
плакала забытая собака.
Время шло и сыпался песок.
Процветала плесень в чёрных дырах.
Грызли мыши лакомый кусок
камамбера на задворках мира.

Нахожу находки в голове.
Роюсь в потерявшихся потерях.
Как иголка в скошенной траве —
Слово, превращённое в материю.
Абсолют но поисков итог —
не пунктир, который делит числа.
Гвоздь предполагает молоток.
Без него он не имеет смысла.