Александр Долгушин - Калейдоскоп

Над полем рыжей ржи летал петух.
Общались гмо с пенициллином,
И дохли куры со смеху: лопух!
Летальный суп и перья для перины!
А он сиял, вставая на крыло,
То «штопор» им показывал, то «бочку»,
Опознанный курями нло,
Одетый в перьевую оболочку.

Встречают нас чужие города.
Рождения не нами жребий брошен.
Летят на свет в туннелях поезда
Под грохот раскатившихся горошин.

А в прошлом… В прошлом – дышится легко,
Покойно от заката до заката.
Что на губах не сохнет молоко —
За невзросленье долгое расплата.

Нам кажется, что будет так всегда.
И будущее видится хорошим.
Там нет ещё ни боли, ни стыда…
Они придут потом. Хоть будут в прошлом.

Бриллиантовой пылью заполнен мерцающий воздух.
Зябко кутаясь в иней, берёзы стоят, не дыша.
А на ветках рябин мандариново – рыжие гроздья
Горьких ягод под снегом вороны смешно ворошат.

Тишина. Даже слышно, как падают снежные хлопья.
День воскресный. Никто никуда не спешит.
Я прищурюсь – и в солнце летят разноцветные копья,
Словно в щит, из распахнутых настежь потёмок души.

Отражённые солнцем, они прилетают обратно.
Воздух пахнет зимой. Но уже и немножко – весной.
Мы играем в пятнашки. На солнце увидел я пятна.
А оно поделилось веснушками щедро со мной.

Проникала вода сквозь листву, как за ворот рубахи
И по коже, шершавой от ветра, ручьями текла.
На молоденьких ветках шептались пугливые птахи:
«Поглядите, какие чудные творятся дела!»

Раздвигая потёмки, на свет вылезали побеги,
Ветхий мусор сползал с обнажённых побеговых тел.
Забывалось легко о последнем дряхлеющем снеге,
Что в холодных оврагах никак умирать не хотел.

Всё менялось вокруг. Почему-то был воздух тревожен…
Ну, весна и весна, сколько вёсен ещё будет впредь!
Но снимали с себя даже змеи усталую кожу:
Знать, хотели другими глазами на мир посмотреть.

Ночь. Приходят призраки из прошлого.
Не проходит призрачная связь
С давним. Сколько было там хорошего!
Что ж, поедем, что-ли, помолясь,

Поиграем в старики-разбойники…
Там, в простом, бесхитростном веку —
Бабушки герань на подоконнике,
Дедушки понюшка табаку,

Думки, крепдешин, комоды, слоники,
Лето, пыль и серпантин для мух.
Пароходы, реки, сплетни, сонники,
Сказки засыпательные вслух.

Потрошки разбитого будильника:
Кучка шестерёнок, да пружин.
Замершее время. Подзатыльники.
Лампа-керосинка. Тени. Джинн…

Рвёт на груди рубаху непогода.
Гремит ведро пустое. Не пойму:
Зачем я здесь торчу, средь огорода?
Кого пугаю?
Страшно самому
И грустно мне: кружится птичья стая
С прощальным криком. Скоро улетят…
Я тоже о других краях мечтаю,
Да намертво
на жёрдочках
распят.

Воскресенье. Я нежусь в кровати.
Слышу голос ворчливый жены:
«Как дитё! – Всё валяется! Хватит,
Может быть? Я вот жарю блины,
Словно пчёлка кручусь! Будто белка!
Что я – лошадь? Лежит, как тюлень…»
Боже мой! Это пошло и мелко!
Отвечать мне на глупости лень.
Как Обломов, впадаю в дремоту.
Солнце. Лето. Дорога. Крыльцо.
– Что, сынок, не встаёшь? Неохота? —
Голос мамы… Родное лицо…

Остро пахнет сопревшими листьями.
Спит, как лошадь усталая, клён.
Ветка хрупкая хрустнула выстрелом
Под ногою.
– Ну, что ты – как слон?

Птица фыркнула. И растревоженно
Задрожало на веточках вен
Сердце.
Дождь. Из пустого в порожнее.
Смена времени.
Без перемен.

Земля. Человеческий фактор.
Под гул грозовых облаков
Утюжит безжалостный трактор
В полях дождевых червяков,
Становятся пылью песчинки…
Но трактор – всего лишь звено
Цепочки. В железной начинке
Всегда есть живое зерно.
Сдвигаются время и место.
Меняются русла дорог.
«Кому-то и лошадь – невеста!»
Кому-то и вечность – не срок.

Глянул ворон в дырочку скворечника.
В доме деревянном – пустота.
Посидел, пожал пернатым плечиком,
Проследил падение листа
На траву, хрустящую от инея.
Тюкнул клювом… Крепкая изба!
В небе самолёт оставил линию.
За семью печатями судьба
Тех, кто в нём летит, на время общая.
Дай им Бог! Ни пуха, ни пера.
Запоздав, развеялся над рощею
Звук.
Что наша жизнь? – Игра…

Не надо плакать. Тоже мне – на грудь!
От слёз гнедые слипнутся волосья.
Слезинки оживлённы, словно ртуть,
Тушуясь, так и катятся… Небось, я

Не думка 1 1 Подушечка. для иголок! Там, внутри,
Большое сердце. Да, почти телячье.
На вешалке жилетка. Посмотри,
Как облиняла! – Вот в неё и плачут

Обычно все, кому не очень лень.
Мужчина, говорят, не моногамен…
С ковровой стенки пыжится 2 2 Пыжик – молодой олень. олень:
«Давай, самец, померимся рогами!»

Ох, много слёз пролИто на груди
Моей моряцкой женских не по-детски!
– Я буду ждать тебя!
– Ну ладно, жди!
Я мал. А край велик ненецкий!

Отпраздновав начало декабря,
Достану чемоданы с антресолей:
Ведь ждут меня солёные моря,
Они слезьми наполнены Ассолей.

Я с детства весь – противоречье чувств.
Отчаянье – когда нехватка чая.
Я раз в пол-года заново учусь
Ходить по тротуарам не качаясь.

Мой чайный клипер пОднял паруса.
Пираты, штормы… Всё обыкновенно.
И я не трус. В намоченных трусах
Стою на вахте. В море по колено.

Пора пришить к резинкам рукавички.
Неважно, можно и наоборот.
Приобретаю всё терять привычки.
Смотрю в который раз, разинув рот,

Как лапками гусиными клёнИха
В заиндевелой топчется траве…
Вокруг светло, предпразднично. Так тихо,
Что слышен мыслей шёпот в голове.

Я удивляюсь жизни. Отпечатком
На лбу большими буквами: «Дурной…»
В кармане кукиш кажет мне перчатка
И дырку ищет. Плохо ей одной.

Пилите, не пилите дурака,
Снимайте стружку и тешите колья…
Дубовая броня моя крепка,
А в сердцевине – пусто. Вот такой я
Чурбан. Давай о чувствах помолчим.
Мы – тёмный лес, хотя нас только двое.
Ты, если что, по дереву стучи.
Вдруг достучишься? Вдруг оно – живое?