Аллен Курцвейл - Шкатулка воспоминаний

Клод почти никогда не принимал участия в собраниях. Однажды ему так повезло, что его даже отпустили пораньше. В такие вечера Клод с облегчением думал, что худшая часть недели уже позади.

Четверг был неким переломным моментом. Так как Ливре не мог поддерживать организационный порядок, находясь в стенах своего магазина, ему приходилось раз в неделю, по четвергам, покидать насиженное место за столом из красного дерева. Пока Ливре обсуждал новые проекты, заботился о вкладах, вел дела и, что чаще всего, заезжал в аптеку, Клод и Этьеннетта оставались одни в большом магазине. Этьеннетта, в силу своей застенчивости, не была способна деликатно изложить все подробности совсем неделикатных дел, поэтому Клод принимался за заказы клиентов сам. Ливре научил его, как понимать их, не выдавая при этом истинной природы Коллекции за Занавеской, и как, если клиент оказывался безопасным, раскрывать ему пароль для доступа. Пароль был простой уловкой, заставлявшей посетителей думать, что они стали членами какого-то тайного общества. В большинстве случаев это срабатывало. Пароль был таков: «Греховное облачение».

– Фраза эта, – неоднократно говорил Ливре, – раскрывает церковные корни самой занавески.

Как и предсказывал Ливре, шарм и тактичность Клода сделали его ценным дополнением коллекции издательства. И действительно, в те дни, когда продавец книг отсутствовал в магазине, количество женщин, посещавших его, заметно увеличивалось. Это не могло остаться незамеченным, так как в остальные дни в магазин заходили в основном мужчины с бледными одутловатыми лицами. С какой целью женщины наносили эти визиты – чтобы избежать встречи с владельцем магазина или чтобы встретиться с его учеником, – остается загадкой. Впрочем, невинный флирт, несомненно, возникал. Некая мадам Дюшен, к примеру, трижды спрашивала Клода, не считает ли он, что ее кожа так же бела, как бумага, на которой печатали «Женское счастье». Позже, когда та же самая мадам Дюшен получила доступ к Коллекции, ее намеки стали менее тонкими – возможно, из-за близости к непристойным книгам.

Клод не принял ни одного ее предложения и потому лишился покровительства. Этого он и добивался. Его больше устраивало пребывание в пустом «Глобусе», так он мог подолгу думать о своем или сплетничать с Этьеннеттой о возмездии, которое они обрушат на голову Ливре.

После того как продавец книг возвращался со встреч, он сочинял «жемчужины» на пятницу, читал парижские газеты и уделял немного времени своему исследованию истории имен. По пятницам Ливре не требовал, чтобы Клод снимал камзол с «юной леди». Уже это было поводом для праздника, так как ученик вырос из сего одеяния и теперь оно ужасно натирало подмышки. Камзол оставался на месте потому, что по пятницам Клод надевал свой черный плащ и бегал по поручениям. Юноша просматривал «жемчужины» и запоминал их. Затем он наблюдал, как Ливре рисовал ему маршрут на карте, изображавшей Париж с высоты птичьего полета. Проделав все это, Клод убегал сражаться с торговцами и почтальонами, по пути забегал к корректору, беседовал с потенциальными клиентами, держа ушки на макушке в ожидании новостей. Подвергаясь множеству опасностей, связанных с предприятием Ливре, он частенько шпионил за некоторыми ближайшими друзьями и лучшими клиентами издательства. Клод брал столько заданий, чтобы заниматься ими весь день, а свой маршрут планировал с учетом собственных интересов. Он носился по улицам издательского квартала слева направо, а затем справа налево, будто следовал строчкам двумерной печати. Клод останавливался, чтобы заглянуть на выставки Пьеро или разбудить Плюмо, если его маршрут проходил мимо студенческого общежития. А если позволяло время, он проводил украденные минутки, глазея на чудеса Café Mécanique. [71]

Только однажды Клода поймали. Это случилось в тот день, когда он нес запрещенную иллюстрацию от одного учителя рисования, преподававшего в известной художественной школе. В роли посыльного Клоду не следовало останавливаться, чтобы смотреть по сторонам, и все же он остановился. Стоя на углу большого здания, он глазел на обнаженного натурщика. Мужчина держал копье. Веревки поддерживали его ослабевающие руки, и это делало натурщика похожим на огромную марионетку. К печи прикрепили воздушный клапан, чтобы мужчина (не простудился. Студенты смотрели только на дрожащего копейщика. Клод же увидел больше. Он увидел купидонов, соревнующихся, кто обнажит большую часть своего тела. Он увидел слепки известных скульпторов, разбросанные по комнате: руку Микеланджело, кисть Пюже, туловище безымянного грека.

Время бежало, и Ливре уже подготовил палку, чтобы обрушиться на Клода, когда тот вернется. «Если у тебя есть свободное время, его следует тратить только на мои книги!» В течение нескольких месяцев Клоду пришлось разносить книги по ночам, что было опасным и утомительным занятием.

По субботам (в эти дни книготорговец обязался смягчать свой гнев) учитель и ученик оформляли витрины. Под руководством Люсьена Ливре даже такое занятие становилось скучным. Обычно выставленные книги не разжигали интереса в похотливых клиентах издательства. Тем не менее Ливре прилагал все усилия, только не свои, а Клода, чтобы содержать витрины в идеальном порядке. Несмотря на то что заниматься этим было неинтересно, время проходило быстро – возможно, потому, что Клода ожидали свободные ночь и день.

Таковым было расписание Клода. Конечно, иногда оно прерывалось и случалось что-нибудь необычное, но вскоре даже подобные сюрпризы стали частью заведенного порядка вещей,

В промежутке между концом одной рабочей недели и началом другой всегда происходило событие, которому «Словарь французской народной культуры» посвятил, ни много ни мало, шестьдесят семь статей. Клод называл это событие воскресеньем. Для него воскресенье было шансом отыграться и забыть об утомительной неделе в «Глобусе», чем он и занимался изо всех сил. Большинство Дней Господних юноша проводил с Пьеро, так как извозчик в это время чаще всего был в дороге, а Плюмо – в постели. Частенько Клод посвящал свой выходной исследованию ремесленнических кварталов или же бродил по переходам Пале-Руаяль. Пьеро ходил с другом в королевский зоопарк, где с радостью изучал жизнь птиц, слабо надеясь, что сможет передать движение набитым особям.

Клоду поначалу было скучно посещать зоопарк, но он держал это чувство при себе. Юноша знал, что Пьеро молча согласится делать все, что он пожелает. Однако его интерес к животной жизни возрос, когда он услышал крик спаривающихся журавлей – пронзительный, почти дребезжащий звук, который Клод решил записать в свой свиток. Это оказалось нелегко. Он ведь почти забросил исследования. Его навыки слуха и сравнивания настолько ослабели, что после четырех часов упорной борьбы юноша сдался. В ту ночь Клод плакал, но не как журавли, чей крик ему так и не удалось записать. Он составил письмо, в котором выразил все свои тайные переживания, и начеркал на нем адрес аббата. «Я ничего не делаю. Ни руками, ни головой», – писал Клод в ужасном порыве дьявольских мыслей.