Хавьер Серкас - В чреве кита

С поразившей меня самого быстротой и дерзостью я сымпровизировал:

— Не знаю, она мне звонила сегодня утром и просила полить цветы у нее на террасе.

— Это также очень странно, потому что перед отъездом в отпуск она поручила это мне. — Два гигантских зрачка немигающе уставились на меня, и на миг я ощутил себя голым. — Откуда, вы говорите, она звонила?

В эту минуту мне в голову пришла одна мысль. «Благодарю тебя, Господи! — подумал я, испытывая невероятное облегчение. — Она жива».

— Из Калейи. Она там проводит часть отпуска с родителями. Полагаю, она приезжала поработать в Барселону, а потом вернулась к родителям, чтобы продлить отпуск.

— И речи быть не может, — безжалостно отрезал привратник. — Она все равно должна была сначала зайти сюда за своими вещами. И я бы обязательно ее увидел. Кроме того, — добавил он, окончательно превращая в осколки охватившую меня было надежду, — ее родители сняли дом в Калейе только на август, а сегодня уже второе сентября.

— Ну, тогда не знаю, — улыбнулся я, моментально отброшенный назад в пучину тоски и смущения. — Может… может, она звонила откуда-нибудь еще. Я не очень ее понял. Но я ей пообещал, что прямо сегодня же полью ее цветы. Вот и пришел…

Привратник недоверчиво почесал кончик носа и с усилием сомкнул губы, спрятав два передних резца, которые секунду спустя, когда его губы разъехались, как жалюзи, снова оказались на виду. Поскольку он так и не мог решиться, пускать меня или нет, то я рукой отодвинул его в сторону со словами:

— С вашего разрешения. На самом деле я немного спешу.

Я быстро зашагал по холлу, как вдруг услышал позади себя:

— Хотите, я поднимусь с вами?

Я резко обернулся.

— Нет, большое спасибо, не беспокойтесь, — проговорил я торопливо. — Я прекрасно справлюсь сам.

— А как вы собираетесь попасть внутрь?

Я вытащил из кармана связку ключей Клаудии и помахал у него перед носом.

— Она мне оставила дубликат, — сказал я и довольно глупо добавил: — На всякий случай, полагаю.

Я сел в лифт, нажал кнопку и поднялся в мансарду, ощущая легкое механическое гудение и наблюдая в зеркале достойное сожаления зрелище: какой-то тип, с торчащими во все стороны липкими волосами, с потной кожей и несчастным выражением лица; от высокой температуры глаза блестели, зрачки расширились, а скулы, нос и подбородок осунулись. Зеркала не лгут: отражение в этом зеркале явно принадлежало мне. Человек никогда заранее не знает, как он будет реагировать в пиковых ситуациях; в тот момент единственное, что мне пришло в голову сделать, это слегка привести себя в порядок: волосы, пиджак, рубашку, брюки, — словно я надеялся, что кто-то будет меня встречать наверху.

Само собой, наверху меня никто не ждал. Ждала меня там лишь маленькая лестничная площадка с одной-единственной деревянной дверью белого цвета, на которой виднелась одна-единственная замочная скважина, и лестница, ведущая вниз, и еще одна лесенка, покороче, через совсем крохотную площадку (ее стены были украшены небольшими квадратиками из прозрачного стекла) вела на крышу; а еще ждала полная тишина, почему-то повергшая меня в ужас. Я не первый раз стоял перед этой дверью, но мне показалось, что вижу я ее впервые. Тоска перехватила мне горло. Я попытался взять себя в руки и действовать спокойно. Однако первое мое движение тут же доказало несостоятельность этого благого намерения: не столько в надежде, что кто-нибудь ответит, сколько с желанием избавиться от гнетущей тишины, я нажал кнопку звонка; звук — мрачный, гулкий, резко-пронзительный — заставил меня вздрогнуть от страха: мне почудилось, что он слышен по всему зданию, и я подумал, что ни к чему и даже опасно привлекать внимание соседей. В любом случае на мой звонок, как и следовало ожидать, никто не ответил. Едва затихло эхо от звонка, как снова навалилась тишина, уже не давящая, а тревожная. Я дал волю воображению: я видел Клаудию, лежащую, как сломанная тряпичная кукла, на полу в гостиной, ее тело, распростертое на кафельном полу на кухне, погруженное в воду цвета крови в ванной. Хотя я знал, что за дверью меня ожидает зрелище, не сильно отличающееся от этих кошмарных видений, я все же усилием воли прогнал их и попытался успокоиться, несколько раз вдохнул и выдохнул, а потом настроился действовать методично. Для начала я внимательно осмотрел замочную скважину. Затем я то же самое проделал со связкой ключей, отобрал три из них и дрожащими руками испробовал их: только один подходил к замку. Потом я понадеялся, что моим неуклюжим рукам удастся совершить чудо, которое я безуспешно пытался сотворить неделю назад, вместе с Клаудией. Мне понадобилось потеть и мучиться всего каких-нибудь пятнадцать минут (причем я постоянно бегал включать свет на лестнице, который гас автоматически), чтобы стало окончательно ясно, что мне никогда не удастся открыть дверь, поскольку даже Клаудия, несмотря на ее ловкость и близкое знакомство с этим дефектным замком, смогла это сделать лишь с большим трудом. Однако я не поддался унынию. Расхрабрившись от приложенных усилий, я в припадке отчаяния стал обдумывать другие способы проникновения в квартиру Клаудии. Я прекрасно сознаю, что в этом контексте выражение «в припадке отчаяния» может показаться неуместным, — смешным или утрированным, но это не так: в каком другом состоянии, кроме полного отчаяния, человеку может прийти в голову идея войти в мансарду иным способом, кроме как через дверь, особенно если эту дверь не удалось открыть специально предназначенным ключом? Понятно, что вопрос носит риторический характер; тем более что данное выражение очень точно характеризует мое состояние души в тот момент.

Я поднялся по лесенке, отделявшей меня от первой площадки, и сразу же погас свет. Я снова спустился вниз, включил свет и опять поднялся. Мне уже не вспомнить, как я пришел к выводу, что за прозрачными стеклянными прямоугольниками, вытянувшимися в цепочку вдоль стены, скрывается терраса, где мы с Клаудией разговаривали и пили в четверг вечером. В какой-то миг я вполне серьезно рассматривал возможность каким-нибудь способом разбить один из стеклянных квадратиков и просочиться на террасу; к счастью, мысль о шуме, который наверняка перебудит всех соседей, и размер квадратиков, никоим образом не подходящий для моих габаритов, отговорили меня от этого безумного намерения. «Крыша», — пришло мне в голову. Я представил себе: цепляюсь руками за карниз, энергично раскачиваюсь над бездной и, точно прицелившись и спружинив ногами, ловко приземляюсь на террасу Клаудии с бодрым видом человека, привыкшего к опасности… Возможно, иногда мы и способны рассуждать как взрослые, но, как правило, выдумываем и представляем все себе как дети. Во всяком случае, я поднялся на последнюю лесенку, толкнул едва прикрытую дверцу кремового цвета и вышел на крышу: просторную, квадратную, обнесенную бортиком из песчаника, с цветным полом, мягко, наподобие воронки, спускавшимся к сливному отверстию в центре.