Хавьер Серкас - В чреве кита

— Довольно впечатляющее возвращение, — уточнила она. — Следует это признать.

— Можно было бы придумать нечто еще более эффектное, — заверил я. — Но это уже сложно.

Мы опять рассмеялись. Потом мы вновь поговорили о Марсело и Игнасио, о муже Клаудии, о портье. В какой-то миг я вспомнил о ящике с инструментами, забытом Игнасио в доме Клаудии, и спросил, забрала ли она его. Выяснилось, что нет; она предположила, что ящик остался у портье, и пообещала забрать его и позвонить мне, чтобы я за ним заехал. (Как я уже предполагал к этому моменту нашей встречи, Клаудия так никогда и не позвонила. В последний раз, когда я видел Игнасио, он все еще спрашивал меня об инструментах, подаренных его отцом.) Затем, чувствуя себя обязанным сделать это, я задал вопрос о ее муже.

— Полагаю, с ним все в порядке, — ответила она. — На самом деле, я его редко вижу.

Я недоуменно поднял брови, и Клаудия со смущенно-ироничной улыбкой объяснила:

— Мы снова разошлись.

Именно в этот миг я ощутил, как поднимается к горлу весь яд, накопившийся во мне с той уже далекой сентябрьской ночи, когда Марсело и Игнасио почти волоком тащили меня из квартиры Клаудии, вся злость против нее, с трудом подавляемая с начала нашего свидания в «Бомбее», которую я решил сейчас разом, с холодной беспощадностью и с чувством ничем не омраченной радости от продуманной мести, выплеснуть на нее, поведав о своей встрече с ее мужем в ресторане «Касабланка» в Сант Кугате, когда я обедал с Марсело и деканшей, а он охмурял блондинку с роскошными ресницами и невероятным взглядом. Потому что к тому времени я уже понял, что эта интрижка мужа Клаудии имела место непосредственно после того, как они решили попытаться склеить свой брак: судя по рассказу моей подруги, примирение состоялось где-то между понедельником и средой той злосчастной недели, а свидание мужа с блондинкой из «Касабланки» (я помнил это отчетливо) произошло во вторник. Я уже собирался вслух поведать о шашнях этого бабника, когда внутренний голосок прошептал мне: «Слушай, а ведь речь-то идет о тебе». Я прикусил язык, и в этот момент, словно вдруг по воле судьбы сложились все части головоломки, осознал невероятное совпадение: я встретился с Клаудией в кинотеатре «Касабланка», а через несколько дней в ресторане, тоже называвшемся «Касабланка», я встретил ее мужа, и, не переставая удивляться, я понял, что эти двое неверных супругов составляли некую симметрию, чьей осью, очевидно, являлся я, поскольку Клаудия изменила мужу вскоре после нашей с ней встречи, а вскоре после моей встречи с мужем Клаудии он наверняка изменил ей. Действительность лишена дара речи, но не совпадения: быть может, совпадения и есть та форма, которую принимает действительность, когда хочет быть красноречивой, когда ей нужно нам что-либо сообщить; плохо то, что мы никогда не знаем, что именно она хочет нам сказать. Подобные мысли проносились в моей голове в тот миг, и вероятно, поэтому, и поскольку в тот миг мне наконец показалось бессмысленной жестокостью рассказывать Клаудии о неверности ее мужа, я отказался от бесполезной сладости мести и после паузы лишь промолвил:

— Мне очень жаль.

— Не жалей, — ответила Клаудия с какой-то ироничной печалью. — На этот раз ушла я. Ладно, на самом деле я думаю, что именно это и собиралась тебе сказать.

— Что ты собиралась мне сказать?

Словно разговаривая сама с собой, она произнесла:

— Что человек всегда желает того, чего у него нет. Особенно, если раньше оно было.

И добавила:

— А вот чего я не знала раньше, так это что когда человек получает желаемое, то оно уже совсем не то. Это как зажигать потушенную сигарету: вроде и сигарета та же, а вкус совсем не тот.

Я прекрасно понимал, что Клаудия пытается сказать мне; тем не менее, я вымолвил:

— Честно говоря, Клаудия, я не улавливаю.

— Это неважно, — произнесла она, словно стремясь закончить разговор.

Подошел официант: мы заказали кофе; мы заказали виски. Клаудии наконец удалось заправить за ухо прядь волос, падавшую ей на правый висок (слева волосы удерживала синяя заколка), и с доверительной улыбкой она продолжила:

— Важно то, что было здорово увидеться снова, правда?

— Да, — согласился я.

— А обо всем остальном лучше забыть, — заявила она. — Если я причинила тебе зло, мне очень жаль. Честно. Мне кажется, не знаю… Мне кажется, что всегда больше всего зла причиняешь тем, кого больше всего любишь.

Я подумал, что эта сердобольная мысль — весьма слабое утешение для страдальца, и хотя знал, что Клаудия сказала так, чтобы меня утешить, прекрасно понимая, что в нашем с ней случае это неверно, тем не менее я подумал о Луизе и подумал, что это правда, но Клаудия не дала мне возможности вставить слово.

— Что касается меня, тебе, наверное, может показаться глупым, но для меня это было очень важно, — продолжила она. — Я имею в виду то, что мы встретились.

Принесли виски, и мы, словно желая тостом обметить конец или же начало чего-то, чокнулись стаканами и отпили по глотку. Попивая виски, я почти со стыдом вспоминал тосты, которыми пытался соблазнить Клаудию накануне нашей бурной ночи в постели, и они показались мне столь далекими и чуждыми, словно я читал о них в какой-то книге или же видел в фильме.

— Когда мы встретились, я сказала тебе, что уже пережила психологическую травму после развода. Ясно, что это была ложь. Знаешь, я тогда не верила, что могу опять понравиться другому мужчине. Нет, правда, — подчеркнула она, поскольку тщеславие красивой женщины, видимо, заставило ее предположить, что я стану возражать. — Я в это не верила. Мне было очень плохо. Наверное, поэтому, и еще потому, что я считала, будто до сих пор его люблю, в душе я хотела вернуть Педро.

— И, кроме того, потому, что человек всегда желает того, чего у него нет, — докончил я. — Особенно, если раньше оно было.

— Точно, — согласилась она неспешно, одобряя удовлетворенной улыбкой то неожиданное чувство взаимопонимания, которое вдруг возникло между нами после моих слов. — Если бы не ты, мне бы долго еще пришлось свыкаться с мыслью, что я могу нравиться другим; или, что то же самое, будто я еще могу нравиться себе самой. В некотором смысле ты вернул мне уверенность в себе.

Определенно испытывая неудобство от того, что после всего, что произошло, из меня пытаются сделать своего рода лекарственный отвар с чудодейственным целебным эффектом, а также, бог его знает, потому, что в словах моей подруги я вдруг учуял коварный жаргон психоаналитика, я всеми силами постарался помешать нашей беседе соскользнуть в опасные дебри психологии, куда виски неодолимо тянуло Клаудию, и без особых церемоний прервал ее, брякнув первое, что пришло в голову: