Андрей Аствацатуров - Скунскамера

Там большими красными буквами было выведено:

«РУГАЛСЯ МАТОМ ВО ВРЕМЯ АВТОБУСНОЙ ЭКСКУРСИИ ПО ЛЕНИНГРАДУ!»

— Все, — иди с глаз моих, — сказала она мне уже с усталым спокойствием. — Забирай свой… этот… И чтоб, слышишь! Завтра же! Завтра же твоя мама была у меня!

В пятницу на математике Валентина Степанна спросила, помним ли мы, что завтра у нас экскурсия по городу. Кто-то с места ответил, что помним. Валентина Степанна продолжила:

— План такой. Слушаем меня внимательно. После второго урока вы идете в столовую, быстро обедаете… Что тебе Половцева? — вдруг спросила она, увидев, что Аня Половцева дернула вверх руку.

— Валентина Степановна! — Аня Половцева вышла из-за парты, встала по стойке смирно и доложила: — Ложечников ручкой в меня кидается!

— Ложечников! — побагровев, рявкнула Валентина Степанна.

— Я чего? Я — ничего… — сонно подал голос со своего места Андрей Ложечников. — Чего она ябедничает?

— А ну встань, когда разговариваешь! — скомандовала Валентина Степановна. Ложечников грузно поднялся и недоуменно захлопал глазами.

— Я ее вообще не трогал, Валентина Степанна! Я ручку Тайтурову бросил. У него закончилась. А у меня всегда есть запасная. Просто не докинул и случайно в Половцеву попал.

— У меня ручка закончилась, и мне писать нечем! — пожаловался со своего места кудрявый Тайтуров.

— А ну тихо! — приказала Валентина Степанна. — Сядьте оба!

Половцева и Ложечников сели на свои места.

— Надо не швыряться, — стала наставлять Валентина Степанна. — А поднять руку и попросить разрешения передать товарищу принадлежность! Понятно? Сколько раз можно повторять? И ты, Тайтуров, допрыгаешься! Смотри у меня!

— А чего я-то? — обиделся Тайтуров.

— И не чевокай тут мне! — обозлилась Валентина Степанна. — Дома надо проверять, хватит ли чернил! Господи! Не дети, а наказание какое-то!

Она, видно, собралась с мыслями и снова начала говорить что-то про завтрашнюю экскурсию, про автобус, который для нас специально заказали, про примерное поведение. Я ничего из ее слов не запомнил. У меня в голове, если она что-нибудь произносила, всегда начиналась дикая путаница. Я понял только, когда она сказала «я с вами не поеду» и посмотрела на нас так, как будто мы были в этом виноваты.

На следующий день после обеда мы оделись и вышли из школы, поторапливаемые встревоженной долговязой мамой Кати Булкиной. На улице нас уже поджидал большой автобус с резко округленной задней частью.

— Организованно идем к автобусу! Идем к автобусу! — громко стрекотала мама Кати Булкиной. — Никто нигде не задерживается! Идем к автобусу! Идем к автобусу!

— Э-э-эх, — разочарованно протянул Юра Тайтуров, который организованно шагал рядом со мной. — Я думал, мы на настоящем автобусе поедем, на «Икарусе», а не на львовском.

— Икарусы только иностранцев возют! — пожаловался сзади Мишка Старостин.

— Так нечестно! — обиженно заявил Тайтуров и потряс кулаком. — Чего это их — на «Икарусе», а нас — на львовском? Они, что, самые основные, что ли? Слушай, Аствац, как эту маму Булкиной зовут?

— Лариса Лукинична, — подсказал сзади Старостин.

— Раиса Лукинична! — закричал Тайтуров. — Раиса Лукинична!

— Чего тебе? — встревоженно сунула к нам лицо мама Булкиной.

— А почему мы едем не на «Икарусе»?

— Че-го? — презрительно протянула мама Булкиной. — Шагай давай! — и с восхищением помотав головой, во всеуслышанье объявила:

— В следующий раз, Тайтуров, персонально для тебя закажем «Икарус»!

— Дура она! — шепнул мне Старостин.

Автобус тем временем начал утробно рычать, намекая, что нам уже пора в него забираться. Тут я вспомнил, что мама мне утром говорила, чтобы я ни в коем случае не садился сзади, иначе укачает и будет тошнить. Но когда я вошел в автобус, то увидел, что все передние сиденья уже заняты одноклассниками. Внутри было душно. Пахло сигаретами и бензином. Я уселся позади всех, и тут же на соседнее сиденье плюхнулся белобрысый Миша Старостин. Мы с ним тогда очень дружили. Миша стал моим кумиром еще в первом классе, когда он показал мне, как нужно правильно плеваться. Помню, на перемене мы стояли у открытого окна в туалете и соревновались, кто дальше плюнет. Спустя много лет, я прочитал эссе Марселя Мосса о плевке и понял, что те минуты были самыми счастливыми в моей жизни.

Тем временем в проходе выросла длинная тощая фигура незнакомой женщины. Я и не заметил ее, когда вошел в автобус. Она что-то начала говорить, но было не разобрать. Звук мотора заглушал ее голос почему-то жалостливый, и до нас долетали только отдельные слова, которые никак не собирались в осмысленные предложения.

…Город-герой… подвиг ленинградцев… Петр Первый… Ленин… Сергей Мироныч Киров… Нева…

Автобус, наконец, тронулся. Друг за другом сначала медленно, а потом все быстрее потекли дома и желтые деревья. Я очень боялся, что меня стошнит, и сидел смирно, напрягшись всем телом, разглядывая то меняющиеся за окном картины, то отломанную ручку на сиденье прямо передо мной. На разговаривавшую тетку я внимания не обращал, тем более что ее было совсем не слышно. Меня мутило. Словно кто-то скрутил мой желудок, стараясь выдавить из него наружу все то, что я съел за обедом. От духоты и спертости воздуха начала кружиться голова. Я не понимал, где мы едем, что мне говорят, и мог думать только об одном. О том, что меня может вывернуть прямо в автобусе. Но тут одна из двух сопровождавших нас мам поднялась со своего места, что-то громко спросила и открыла верхний люк. Мне стало легче. Минут через пять мы остановились и вышли у Финляндского вокзала. Там нам долго рассказывали, как из-за границы приехал Владимир Ильич Ленин и выступал перед рабочими и солдатами на броневике.

Потом мы ехали вдоль Невы к Медному всаднику, и настроение как-то само собой улучшилось. Захотелось с кем-нибудь поговорить. Старостин, сидевший рядом, как будто почувствовал это мое желание. Подмигнув мне, он полез в портфель, достал оттуда учебник по родной речи и внимательно принялся перелистывать его.

— О, Аствац, зырь!

На картинке, куда он тыкал пальцем, была нарисована девочка с косичками в парадной школьной форме, в белом переднике и с пионерским галстуком. Она радостно протягивала огромный букет стоящей перед ней высокой пожилой учительнице. Та смотрела на девочку ласково и в то же время строго. Старостин с наслаждением разглядывал картинку несколько секунд, а потом вынес неожиданный вердикт:

— Алкоголики!

— Чего? — не понял я. — Какие еще алкоголики?

Я, в самом деле, очень удивился его словам. Учительница и девочка мне не понравились, но они совершенно не были похожи на алкоголиков и пьяниц. Я часто видел пьяниц возле своего дома на площади Мужества. Они всегда размахивали руками, шатались и падали. А эти не делали никаких движений. Просто стояли смирно и твердо держались на ногах.