Тони Магуайр - Когда вернется папа… История одного предательства

Старая женщина пошевелилась во сне, лежа на кровати в больничной палате. Боль проникала в сознание, угрожая разбудить ее. Она пыталась не открывать глаз из-за ужаса, сжавшего ее мертвой хваткой. Сквозь закрытые веки она видела одну и ту же картину: маленькая спальня, освещенная желтым светом лампочки без абажура, и синие огни «скорой помощи». Испуганная девочка лежит на кровати. Нижняя часть ее хлопчатобумажной пижамы вся в крови, а в глазах — мольба о помощи.

Женщина отогнала от себя это воспоминание, но оно тут же сменилось другим. Она изо всех сил старалась, чтобы эти картины исчезли, но у нее ничего не получалось. На этот раз перед ее глазами был врач, обвинявший ее в том, что она послала дочь на верную смерть.

Это неправда, протестовала она и утверждала, что послала свою дочь в самую лучшую больницу.

Впадая в панику, она нажала кнопку вызова рядом с кроватью и откинулась на подушки, ожидая медсестру.

— Рут, — услышала она заботливый голос медсестры, — что случилось?

Моя мать произнесла со своим аристократическим акцентом:

— Я хочу видеть священника. Мне нужно поговорить с ним прямо сейчас.

— А нельзя ли отложить это до завтра? Он только недавно ушел. Бедный, он провел здесь больше двенадцати часов. Тем более что он уже приходил к вам вечером.

Пожилая леди пропустила это замечание мимо ушей.

— Нет, дорогая, к утру я, может быть, уже умру, — произнесла она умоляющим слащавым голосом и схватила медсестру за руку пальцами, которые оставались еще на удивление сильными. Она быстро прикрыла темно-зеленые глаза, чтобы скрыть стальной блеск решимости в их глубине. — Он нужен мне сейчас.

— Хорошо, Рут, если это так важно для вас, я позвоню ему.

С этими словами медсестра вышла из палаты, бесшумно ступая туфлями на каучуковых подошвах.

Старая женщина откинулась на подушки с удовлетворенным вздохом и полуулыбкой на губах. Даже в подобных обстоятельствах ей удавалось добиться своего.

Через некоторое время она услышала тяжелую поступь священника. Он пододвинул стул, и она почувствовала прикосновение его руки.

— Рут, — сказал он, — чем я могу вам помочь?

Она застонала от сильного приступа боли и посмотрела на него с таким выражением лица, что ему стало не по себе.

— Моя дочь. Я хочу, чтобы она приехала.

— Рут, я и не знал, что у вас есть дочь! — с удивлением воскликнул он.

— Да, мы очень редко видимся. Она живет в Лондоне. Но она звонит каждую неделю и спрашивает, как я себя чувствую. Я всегда даю трубку отцу, чтобы они поговорили. Она обеспечивает себя сама. Она приедет, если отец попросит ее об этом. Я поговорю с ним завтра.

Священник удивился, зачем понадобилось вызывать его среди ночи, но решил не перебивать ее, в надежде что она откроется ему на этот раз.

Ее пальцы сжали его руку.

— Я вижу страшные сны, — наконец призналась она.

Заглянув в ее глаза, священник увидел в них страх и почувствовал, что причина не только в болезни.

— Рут, вас что-то беспокоит? Вы ничего не хотите мне рассказать? Может, я смогу помочь вам советом.

Старая леди некоторое время колебалась, но в конце концов прошептала:

— Нет, когда приедет моя дочь, все будет в порядке.

С этими словами она повернулась к стене и погрузилась в беспокойный сон.

Священник ушел, чувствуя, что покидает метущуюся душу, которой он не смог помочь уже второй раз за прошедшие сутки.

По просьбе матери мне позвонил отец.

Этот телефонный звонок тут же заставил меня забыть все обиды. Один лишь факт, что мать нуждается во мне, послужил для меня стимулом, чтобы бросить все и приехать к ней.

Я провела много бессонных дней и ночей у ее постели, пока она медленно уходила из жизни. Когда я находилась там, я постоянно чувствовала присутствие духа своего детства. Антуанетта, которой я была когда-то, снова возвращалась, заставляя меня реально оценить произошедшие в детстве события. Нить за нитью постепенно распутывалась паутина лжи.

— Моя мать любила меня, — пыталась протестовать я.

— Но его она любила больше, — возражал дух Антуанетты. — Она совершила гнусное предательство. Позволь себе разлюбить ее раз и навсегда.

Но я не могла послушаться ее. Я все еще не желала признавать предательства матери. Я снова чувствовала любовь, смешанную с жалостью, — эмоции, которые она вызывала во мне много лет. Она осталась верна мужчине, который насиловал ее дочь, и казалось, за это ее невозможно было простить, но раньше я всегда умудрялась находить оправдание ее поступкам.

Я вынуждена была наконец признать правду о своих родителях. Один из них был насильником, но был и другой, не менее виновный, — пассивный наблюдатель, который не сделал ничего, абсолютно ничего, чтобы остановить насилие, длившееся годами.

Там, у постели матери, я поняла всю ненормальность ситуации и ее вину. В течение последних дней ее жизни меня переполняла грусть. Я горевала по той женщине, какой она могла бы быть, по тем счастливым отношениям, полным любви, каких у нас не было, и оплакивала тот факт, что теперь уже слишком поздно и ничего нельзя изменить. Я также поняла, что в течение всех этих лет любила ее. Даже когда мне пришлось признать, что женщина, которая не делает ничего, чтобы защитить своего ребенка от ужасного преступления, виновна не меньше, чем преступник, я не могла изменить своих чувств к ней.

Я обнаружила, что любовь — это такая привычка, от которой очень трудно избавиться.

Моя мать была уже мертва, а теперь я хоронила отца. Я снова думала об Антуанетте, маленькой девочке, которой была когда-то, и вспоминала, как она любила животных и свои книги и каким была одаренным ребенком. Она сумела выжить в психиатрической больнице, у нее появились друзья, и она стала более сильной и независимой, чем раньше. А ведь все могло бы сложиться по-другому, но, к счастью, все закончилось благополучно.

Я думала о том, чего она достигла, и впервые вместо грусти, которую обычно вызывало во мне это имя, чувствовала что-то другое.

Я ощущала гордость. Гордость из-за ее успехов.

«Не умаляй ее достоинств, — твердо сказала я себе. — Ее борьба и победа не должны быть напрасными.

Пока ты не позволишь двум половинкам своей личности встретиться и соединиться, ты никогда не станешь цельным человеком. Твоих родителей уже нет в живых. Отпусти их».

Я посмотрела в зеркало, надеясь увидеть там Антуанетту, смотрящую на меня, но в отражении не осталось и следа ребенка, которым я была когда-то. Из зеркала на меня смотрела женщина средних лет, с мелированными светлыми волосами, обрамлявшими лицо с аккуратным макияжем, женщина, заботившаяся о своей внешности.

Потом это лицо смягчилось и улыбнулось в ответ. Я видела женщину, которая наконец избавилась от демонов, мучивших ее.