Джеймс Олдридж - Герои пустынных горизонтов

— Ничего, — ответил Зейн все с той же непоколебимой выдержкой, хотя слова Гордона и задели его. — Мне нужно поговорить с Хамидом.

— О чем? Какие могут быть разговоры у механика с феодальным властителем?

— Мы оба арабы. Этого достаточно.

— Этого недостаточно. — Гордон отошел от него. — Тебе известно, как мы относимся к твоему учению.

— Мне неизвестно, как к нему относится Хамид.

— Хамид относится так, как отношусь я! — объявил Гордон.

Зейн пожал плечами, и на мгновение эти два небольших человека стали друг против друга, точно противники на поединке.

— А вот мы узнаем, что думает Хамид, — упрямо сказал Зейн.

— Я не повезу тебя к нему.

— Все равно я до него доберусь рано или поздно, — ответил Зейн; его непоколебимая выдержка сдала, и в нем вдруг сказалась гордоновская хватка, напор воли, не терпящей промедления, как бывает у людей, которые живут одними нервами.

— Ты, может быть, собираешься объяснить Хамиду, что такое восстание?

— Да.

— И что такое свобода тоже? — Гордон презрительно усмехнулся.

— Да.

— Твоя свобода — это свобода рабочих и крестьян. Какое дело до нее кочевому арабу? Ступай проповедуй эту свободу в городах и деревнях Бахраза, а племена пустыни оставь в покое.

Бахразец вскинул руки — араб в каждом своем движении, хотя его легко было принять и за маленького загорелого шотландца с целой шапкой взлохмаченных волос. — Проводи меня к Хамиду, Гордон, — сказал он. — Мне надо поговорить с ним обо всех этих делах. В пустыне идет восстание. Скоро начнется восстание и в Бахразе — наше восстание города и деревни. Нужно объединить их силы. Вот и все. Мы должны действовать сообща…

— Значит, теперь ты хочешь, чтобы мы были союзниками, — сказал Гордон. — Вы, марксисты, воображаете, что ваша политика — ключ ко всему. На все иные стремления вам наплевать. Вы желаете построить мир рабочих и крестьян. Да здравствуют землекопы, и долой интеллект! Понимаешь ты, что я говорю?

— Отлично понимаю…

— Восставшие племена ведут борьбу за свободу личности, за ничем не стесненную свободную волю. Нам ни к чему учение о том, как мастеровых возвысить до уровня богов. Этим пусть занимаются ваши политики.

Зейн усмехнулся, и в его усмешке была ирония пополам с досадой; ничто так не подчеркивало близость этих двух людей, как неожиданная душевность их перебранки. Это было похоже на вечный спор двух родных братьев, которым пришлось по-разному бороться с трудностями существования. — Ты что же думаешь, Гордон, мы собираемся силой принудить наших рабочих и крестьян к восстанию? — Теперь Зейн говорил с оттенком презрения. — Ты думаешь, их воля недостаточно свободна, чтобы они сами решили, восстать им или нет? Неужели человек, доведенный нуждой до отчаяния, станет слепо подчиняться догме? Мы предлагаем рабочим и крестьянам путь к спасению. Какой? Мы не толкуем о свободе воли, о праве каждого человека жить своим интеллектом. Что пользы в этом? Чем это облегчит их страдания? Мы предлагаем нечто реальное: уничтожить помещичью власть, уничтожить эксплуатацию, покончить с иностранным господством, с нищетой, голодом, лишениями. И покончить на деле, а не на словах. Независимость! Землю крестьянам! Власть городским рабочим! Вот наша догма!

Гордон захохотал: ему вдруг стал доставлять удовольствие этот спор, он даже развеселился. — Черт возьми, брат! Где ты научился всему этому? Не на небесах, не в Аравии!

— Мы учимся всюду, где только можем, — раздраженно ответил Зейн; ему совсем не было весело. — Англичане тоже нас кое-чему научили, — добавил он с расчетом.

— Все — догма! — сказал Гордон.

Зейн снова пожал плечами. — Спроси у городских рабочих, у крестьян, догма ли это. Вот Ашик — купец, представитель буржуазии, спроси у него.

— Представитель буржуазии! — повторил Гордон, указывая на Ашика. Смеясь, он захлопал в ладоши, и старик на мгновение недовольно нахмурился. — Так как же, веришь ты в силу рабоче-крестьянских восстаний? — спросил его Гордон. — Считаешь, что в этом твое спасение? Говори, не стесняйся. Дай Зейну правдивый ответ.

— Кхе, кхе! — закряхтел Ашик. — Вы все спорите и поддразниваете друг друга, точно два родных брата. Я все понимаю! Спорщики вы оба; ростом невелики, а пылу в вас много. И хитрости тоже; и в обоих вас догма сидит крепко. Да, да, Гордон, в тебе тоже. Ты неимение догмы возводишь в догму. Но как вы собираетесь действовать во имя этой догмы — вот что покажет, кто из вас прав.

— Ну, а ты как собираешься действовать? — настаивал Гордон.

— Я — политик из кофейни, а не шпагоглотатель, — сказал Ашик.

— Ты уклоняешься от ответа, — заметил ему Гордон.

— И ты тоже! — вскричал Зейн.

— Я сказал тебе, что ты хочешь совместить несовместимое, — возразил Гордон. — Племена борются за свое освобождение от Бахраза, а не за дружбу и союз с ним.

Снова бахразец вспылил. — Неужели ты не видишь разницы между помещичьим Бахразом и Бахразом революционным, который придет ему на смену? — воскликнул он. Пальцы его судорожно сжимались и разжимались: самообладание наконец чуть-чуть изменило ему.

— Нет, не вижу. Тот ли Бахраз, другой ли — все равно он несет племенам гибель. Бахразские помещики грабили арабов пустыни и убивали их. Твои рабоче-крестьянские догматики захотят сделать из них механиков и землепашцев.

— Племена не могут навсегда остаться тем, что они есть, Гордон.

Гордон тряхнул рукавами своей одежды. — Так вы теперь хотите помочь нам?..

— Мы друг другу должны помочь! — Зейн повернулся к Ашику. — Ашик, — сказал он, — ведь ты понимаешь. Объясни ему. Выскажи то, что ты думаешь…

— Да, да! Что думает купец, представитель буржуазии?

— Друг мой, — сказал Ашик, ласково ударив Гордона по коленке. — Ты неразумный человек.

— Значит, его догма, по-твоему, разумна? — спросил Гордон.

— Нет, нет. Не в том дело, — возразил Ашик. — Но если бы ты был разумным человеком, ты спросил бы Зейна: «Что ты предлагаешь? Чего ждешь от нас и что можешь нам дать?» У него свое восстание, у тебя — свое. Заключи с ним сделку. Если ты достаточно сметлив, то сумеешь заключить ее с выгодой для себя, независимо от существа дела. Кхе, кхе! Зейн лучший купец, чем ты, когда дело касается революции.

— Я не барышник, — сказал Гордон.

— Но-но-но! — сказал Ашик. — Не будь таким добродетельным. Ты можешь сделать дело с Зейном, вот и делай.

— Ведь мы не горшки на баранов меняем, — настаивал Гордон. — Речь идет о принципе.

Ашик по-стариковски вздохнул. — Мне непонятны твои разговоры о принципах. — С минуту он сидел неподвижно, потом снова зашевелился-и ткнул дрожащим пальцем в сторону все время безмолвствовавшего. Смита. — Пусть Смит-паша скажет тебе, как нужно поступить.